Тень Химавата

Он привалился к дереву, тяжело дыша. Неужели все? Выпрямился, побрел к пещере, с каждым шагом теряя силы. Вон знакомый валун, покрытый красным лишайником, заросли барбариса…

Внезапно из кустов с криком выскочил ассакен с обломком пики в руках. Искаженное яростью лицо, единственный глаз налит злобой, а лицо пересекает уродливый шрам.

Бхима успел подставить руку, но острие, распоров мышцу на предплечье, вошло под ребра. Он осел, схватившись за древко, потом упал на бок. Ассакен навалился сверху, вцепился в горло, душит…

Прежде чем сознание покинуло Бхиму, он увидел, как Вината занесла над степняком изогнутый кинжал кукри. Ее рука резко опустилась, потом еще раз, еще…

Гонд закрыл глаза и погрузился в темноту…

Когда Нала понял, что им не уйти, он махнул рукой в сторону ближайшей песчаной гряды. Каллиопа беспрекословно подчинилась. Бросив лошадей у подножия дюны, оба вскарабкались на вершину.

Малв осмотрелся, оценивая место предстоящей драки. Вокруг был лишь песок да жалкие кустики джузгуна, между которыми тут и там корчились кривые стволы саксаула.

«Придется побегать, сбрасывая ассакенов с гребня, – хладнокровно подумал он. – Жить буду ровно столько, сколько времени у них уйдет, чтобы подобраться сбоку».

Прошуршали шаги Каллиопы. Она держала в руках тыкву с льняным маслом.

– Я все поняла… Подожгу себя, как только они поднимутся наверх, и пусть чад моего тела питает твое сердце мужеством. Я буду кричать, но ты не должен обращать на это внимания, иначе все зря.

Нала уважительно склонил голову. По дороге бактрийка сообщила, что готова к смерти. Если настигнет погоня, у нее один путь – сати, древний обряд самосожжения.

Малву не надо было объяснять, что это такое. Проводив мужей на последний жертвенный бой шака и оставив детей на попечение одной из старух, жены собирались в самом большом доме. Его поджигал тот из защитников крепости, на кого падал жребий. Увидев черный столб дыма, воины понимали, что все кончено. И никто не мог превзойти их в храбрости, потому что каждый мечтал только об одном – пусть его душа побыстрее улетит к этому дыму, сольется с ним, устремится к звездам, где уже ждет верная жена…

Каллиопа деловито приступила к ритуалу. Наломала саксауловых сучьев, сложила костер, чиркнула огнивом. Потом уселась на землю, выложив перед собой фигурки Имры и Дизани, ласково погладила их руками.

Чтобы костер не затух, она то и дело подкладывала в него сухую траву. Помолившись, равномерно облила маслом одежду, после чего выплеснула остатки на голову. Замерла в ожидании…

Нала долго отстреливался из лука. Исчерпав запас стрел, зажал в одной руке тальвару, в другой катар. Он носился по дюне, сбивая карабкающихся на гребень воинов.

Если ассакен закрывался, в ход шел катар, который пробивал щит вместе с кольчугой. Нала рубил и колол, думая только о том, чтобы унести с собой в могилу как можно больше врагов. А за спиной страшно визжала горящая женщина.

Когда крики смолкли, он оглянулся на ее останки, похожие на черную дымящуюся корягу, и спрыгнул на склон. Орудуя тальварой, малв сеял вокруг себя смерть. Бег карающего демона остановил лишь акинак ассакена, проткнувший ему бок.

Степняк изо всех сил старался вытащить клинок, но Нала не давал – сжимал лезвие окровавленными руками, с ненавистью глядя на врага. Пока его глаза не затуманились, а душа не взлетела к гребню, смешавшись с дымом, который поднимался над телом сгоревшей бактрийки.

Глава 9

Такшашила, Сиркап, Миннагара, 84-й год эры Викрама, месяц шравана[220]

1

Иешуа шел по берегу ручья на север.

Впереди, в предгорьях Каджнага, где Нилан Нала сливается с Харо, лежит деревушка его друга Гурия. Там он отдохнет, а потом двинется еще выше, к Кашмиру. Путь предстоит непростой, потому что близится сезон дождей. Тучи уже навалились грудью на хребты, только и ждут повеления Варуны, чтобы яростно исхлестать холодными струями седловины, напитать реки грязной, мутной водой, завалить караваны оползнями на горных тропинках…

К ручью жались раскидистые ивы, каштаны словно скатились шарами со склонов в долину да так и застыли, в тени дубрав радовали взгляд розовыми соцветиями гортензии и рододендроны.

Иудей вошел в светлый кленовый лес, разбавленный магнолиями, который вдруг сменился сумрачным ельником, а вскоре тропинка и вовсе затерялась на мягком ковре из опавшей хвои среди высоченных гималайских кедров с уродливыми обломанными сучьями.

Иешуа радовался терпкому древесному духу – густому, смоляному, плотному, хоть нарезай ножом и складывай в котомку. А там места сколько хочешь: лишь стопка тонких пшеничных лепешек – Санкарсан сам напек, горсть фиников да верная подруга – тыква, наполненная сомой.

«Вот ушлый еретик, – думал Иешуа, с улыбкой вспоминая астролога, – читает не «Веды», а карту звездного неба. При этом в доме имеется все, что нужно для приготовления секретного напитка брахманов. Риши, он и есть риши: с кем и по каким лесам набирался опыта, кто ж его знает. Из него слова не вытянешь о прошлом, все грахи да раши…»