Тень над скульптурой

– Александр Михайлович, – запинаясь, робко запела она, – вы ведь набираете команду в новый ресторан? – тот кивнул, направив на девушку все внимание, отчего Мария вмиг залилась застенчивой краснотой. – А я… Я хотела бы переехать в Сестрорецк. Ну, работать. И жить.

Катаев сжал губы и, погрузившись в серое раздумье, машинально закачал репой, как будто в той множеством маленьких счетных механизмов разгадывалась хитрость математической задачки.

– Собственно, – наконец выдал он, – идея-то что надо.

– Знали бы вы… – скромно начала она, от волнения потирая бледные ладошки. – Вы не представляете, как я устала от города, от этой спешки…

– Сестрорецк… – задумчиво произнес он. В этом кабинете, обставленном всякой рухлядью, чтобы только заполнить пространство, любая желтая лампочка на проводе и то смотрелась бы куда привлекательнее подвесной люстры, какой недоставало, как калеке, двух лампочек. – Город-то не дешевка. Так куда же мне тебя там пристроить?

Она болезненно сглотнула. Тонкими пальчиками ослабила узел тонкого черного галстука. Осмотрелась по сторонам, как бы опасаясь шпионажа. С коридорной кишки в кабинет сквозняком заливалась тишина.

– За нами не следят.

– Я готова на какую угодно работу….

– Какую угодно работу… На что только люди не решаются? А ради чего, ради какой гонки бросаются штурмовать пределы возможностей? Казалось бы, живи, где родился, занимайся всякой мелочью да радуйся новому дню, но душа ведь не спокойна… – пробормотал Катаев, задумчиво прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла. Напряжение шипастыми цепями сковало Марию. По ее и без того воспаленным нервам будто бы неумело, выпуская болезненный скрежет, водили смычком, как по струнам расстроенной скрипки. – Раз на какую угодно, – наконец выдавил он, – так, может, сразу назначить тебя управляющим, как думаешь?

– Управляющим? – словно ошпарив пальчики о чашку с кипятком, бросила она слова. – Но я ведь… Я боюсь, – виновато пролепетала она, – боюсь не справиться, Александр Михайлович.

Дрогнув от первого же наката волны растерянности, девушка понурила светлую голову, словно вся ее просьба – сплошная оплошность, слабость желания, молнией воспламенившаяся уверенность, так быстро отгоревшая…

– Справишься, – твердо заверил он. – Знала бы, сколько я хрупких птенцов повидал, какие в орлов обращались… А я в беде-то не брошу, поняла? – Мария подняла большие глаза, в каких неиссякаемыми отблесками наивным доверием сверкала надежда. – Жилье нашла?

– У знакомых на первые дни. Они уже ждут меня, хоть сегодня переезжай.

Катаев махнул головой, тут же обездвижив женские порывы.

– Все своевременно, а время пока еще есть. Самое лучшее – вдоволь налюбоваться городом на прощание, чтоб разойтись добрыми друзьями, а то иначе неутолимая тоска загрызет.

– Так вы без шуток переведете меня?

– Честно. Городских тружеников куда проще сыскать…

Дружеский ветер подул в спину, расправляя паруса, – Мария чуть поддалась вперед. Будь в ней больше наглости и смелости, так она непременно бы бросилась на шею…

– У меня знакомая есть, – на радостях заверещала она. – В небольшом кафе работает одновременно и баристом, и администратором. Ей то место таким комом в горле засело… Я могла бы подбить ее.

– Хорошо, подумаем насчет твоей подруги. В пятницу вечером позвоню. И чтобы чемоданы к тому моменту уже наготове держала.

Он по-дружески подмигнул, и Мария, охваченная дурманящим восторгом, решительно вскочила на тонкие ножки с развивающимся над макушкой стягом, призывающим бескорыстно действовать.

– Договор! – на радостях не сдержала восклицание Мария, тут же смутившись. – Тогда я пойду?

Она уже надавила на дверную ручку, как вдруг застыла, с нерешительностью обернулась к Катаеву. Тот, прищурившись, притаившись, наблюдал за девушкой из кресла.

– До свидания, Александр Михайлович. Знали бы вы, как я рада…

Она бойко вынырнула из кабинета, тихо притворив за собой дверь. Упоенный дух празднества вырвался вместе с девушкой.

Удача не брезговала улыбаться Александру, и он всегда приветливо встречал ее приход. Открытие ресторана наметилось на солнечный сентябрьский день. Ясное небо рассекали маршем тяжелые облака, что время от времени, как бы поигрывая в мячик, прятали круглое солнце. Последняя толика тепла проливалась на землю протяжными лучами, покрывающими асфальт множеством мерцающих бликов. Часовая стрелка неукротимо подбиралась к полудню, и двое, закрывшись в кабинете, ждали.

– Руки чешутся…

Катаев поднял на Беляева вопросительный взгляд. Древнее равнодушие, ловко увернувшееся от сокрушительного удара эволюции, прошедшее сквозь мириады судеб и моления, не раз вырвавшееся из казематов морали, с убийственным безразличием направило свои огни на уродливый нос.

– Столько пульсирующей энергии! – широкими шагами маршируя от двери до подоконника и обратно, взмахивал руками Беляев. – Как тут на месте устоять-то? Так и хочется треснуть грушу. Несколько раз кряду, пока сам от изнеможения не рухнешь…

– Осталось-то меньше получаса…

– А ты-то почему так спокоен-то, а?

– Компенсирую твое перевозбуждение.