Тень разрастается

Кажется, не меня одну живопись мироздания не отпускала в кровать: на улицах бродили люди – кучками и поодиночке. Те, что в компаниях, были громкие, веселые, с хитрыми взглядами и той бесшабашностью в жестах, что неминуемо приводит к битой посуде, украденным лодкам и сорванным с чужих губ поцелуям. «Солисты», напротив, держались сдержанно, но глазами так и шарили туда-сюда в поисках приключений.

– Пятиречье, – сказала я сонному кентавру. – Лазарет.

– Подрались? – спросил он, даже не глядя на меня. – Шов наложить хотите?

– Что? Небо голубое, нет, конечно!

– А голос такой грустны-ы-ый… Ночью Лазарет закрыт, леди.

– Знаю.

Мы поехали.

* * *

Корпус принца Лиссая располагался сбоку от главного здания Лазарета.

Все окна были темны – кроме одного, на высоком втором этаже. Я потопталась на месте, оглянулась, а потом решительно полезла на разлапистый дуб напротив корпуса, метрах в десяти от здания.

Очень удобное это дерево – дуб. Ветви чередуются, как ступеньки, поднимайся себе в удовольствие, подглядывай за принцами крови сколько влезет!

Помнится, в детстве у меня даже был целый древесный домик на дубе… Как и у ста процентов остальных шолоховских детишек: что не отменяло, а, напротив, прибавляло счастья.

Только я устроилась подле вороньего гнезда, умиротворенная, и обратила светлы очи в сторону окошка Лиссая, как кто-то громко зашипел внизу:

– А ну брысь оттуда!

– И не подумаю! – горделиво ответствовала я.

Меж тем Лиссай в своем окне – безо всяких штор – задумчиво стоял у мольберта. Травяной холст перед принцем светился зеленым цветом. Рука Его Высочества безвольно свисала, и с широкой художественной кисти капала, быстро капала на пол краска. Даже издали я чувствовала, как принц холодеет от пронзающей его неуверенности: а вдруг не смогу? Вдруг получится чушь, не дастся картина?

Человек внизу с тяжким вздохом полез на дерево, шаг в шаг повторяя мой недавний маршрут.

– Тинави! – сурово возвестил Полынь, плюхаясь на ветку рядом. – Я не шутил, сказав, что слежу за Его Высочеством и вашим с ним не-общением.

– Если ты не заметил, я ни с кем не общаюсь. – Я развела руками. – Сижу себе на дубе. Загораю. Лето на дворе.

– В полночь загораешь? – Он вскинул брови. – Это прямо-таки возмутительно неудачная отмазка, малек!

Лиссай в окне вдруг повернулся в нашу сторону и чуть наклонил голову, будто прислушиваясь. Лис – он и есть лис. Хитрости, правда, недосыпали. Но рыжина, и шерстка, и взгляд – всегда начеку. Пахнуло жасмином, и сердце мое зыбко екнуло…

Мне кажется, не из-за Лиссая даже. Из-за той магии, которая в нем живет.

Полынь как-то так интересно и неуловимо сменил позу, что закрыл мне собой окно.

– Я понимаю, что принц кажется тебе интересной пассией… – проворчал Ловчий. – Но я не собираюсь в первый же день предавать доверие Ее Величества Аутурни.

Я закивала:

– Догадываюсь.

– Тогда зачем ты пришла? Проверяешь, хорош ли я в своей работе?

– В этом у меня сомнений нет, как раз-таки. Именно поэтому я тут.

Непонимающая пауза.

– Полынь! – Я закатила глаза. – Да я с тобой поговорить хотела! И поняла, что прийти сюда – самый интересный способ устроить нашу встречу. Ну и Лиссая я давно не видела, куда без того. Хоть в окошко полюбуюсь, раз иначе никак. – Я миролюбиво пожала плечами.

Куратор покосился на меня с какой-то новой, нечитаемой эмоцией… Хмыкнул. Пододвинулся чуть ближе.

– Предположим. И о чем же ты хочешь поговорить?

– Расскажи, что тебе ляпнул призрак Иладриль?

– А что?

– Просто интересно. Давай-давай! Скажи. А то возьму и… и Прыгну к Лиссаю в комнату. Я же умею! Объясняйся потом перед королевой.

– Малек! Что за угрозы! – пораженно выдохнул куратор.

Я показала язык.

– Просто в такие ночи, как эта, очень хочется поговорить о чем-нибудь волнующем. Но такого, знаешь, каминного жанра. Чтобы горячо и одновременно уютно, а не настоящий пожар. У нас с тобой неплохо получилось это в келье у Дахху. Думаю, «Дело о призраке» может продолжить традицию.

Полынь усмехнулся.

Задумчиво повертел серебряные кольца на пальцах, оперся спиной о шершавую ветку дуба и вздохнул:

– Призрак закричал на всю кофейню, что я не испытываю к Андрис никаких чувств. Единственно, по причине равнодушия я не жалею для нее «оскорбительных крох своего внимания» и позволяю «бедной девочке тонуть в ее сладких заблуждениях», «хладнокровно продлевая пытку». И все это якобы видно в моем лице столь же ясно, сколь то, что я «считаю себя самым умным в этом глупом городе». И что мне надо прекращать такую «благотворительность», если я не хочу нажить в лице Йоукли «смертельного врага».

Снова пауза. На сей раз грустная.

– Ах ты ж лыдровый монашек… – Я блеснула ругательством, подцепленным у гномов в Чрезвычайном департаменте.

– Вот-вот. – Полынь, видимо, в красках вспомнил неприятную сцену и беспокойно завозился на ветке.

Я облизнула губы и, решившись, спросила:

– И что, это правда?.. Сказанное Иладрилем?

– А это похоже на правду? – наклонил голову Ловчий, не говоря ни да, ни нет.

– Я не знаю. Я никогда намеренно не думала о ваших отношениях с Андрис, – призналась я.