Тени незабытых предков

С Павлом Грушко, поэтом, переводчиком классической и современной литератур Испании и стран Латинской Америки, Португалии и Бразилии, Англии и США, мы планировали встретиться еще в самом начале 2020 года. В городе Сан-Франциско, куда он собирался прилететь из Бостона по приглашению художника Владимира Витковского. Собственно, именно в мастерской Vitkovsky Fine Art на 3404 Balboa Street и должны были проходить те четыре литературные встречи Грушко с читателями и почитателями, которые мне было поручено вести.

Не сложилось. Приезд Павла Грушко и нашу личную встречу отменило стихийное бедствие под названием «коронавирус». Но мы стали общаться по телефону, по скайпу, в соцсетях. Интервью хотя и не «глаза в глаза», хотя и на расстоянии, хотя и с помощью интернет-технологий – состоялось.

– Павел Моисеевич, Ваша пьеса в стихах «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты (композитор Алексей Рыбников) по мотивам драматической кантаты Пабло Неруды стала первой русской рок-оперой – ибо была представлена во всех трех формах, принятых в мировой практике для определения данного жанра. Сначала в «Ленкоме» в 1976 году случилась премьера спектакля. Затем в 1978 году был выпущен музыкальный альбом. И, наконец, в 1982-м появился художественный фильм.

– Да, у этой пьесы рекордная судьба: 1050 только ленкомовских спектаклей в России и в зарубежных гастролях, кинофильм Владимира Грамматикова, альбом из двух долгоиграющих пластинок фирмы «Мелодия» тиражом 2 миллиона экземпляров, кукольные спектакли, пантомима и даже балеты под «фанеру». А с началом перестройки – пиратские аудиокассеты и компакт-диски, перевирающие мое авторство, и музыкальные спектакли, которые выходили без моего ведома или в которых зачастую о моем авторстве вообще ни слова. В переводе на испанский пьеса была опубликована на Кубе и в Мексике. На английском – в США. Это важное напоминание для тех, кто по сию пору не понимает или делает вид, что не понимает, чье это произведение: стали бы перевод из Неруды переводить обратно на испанский. Я имею в виду мою пьесу в стихах по мотивам этого классика испанской поэзии ХХ века.

– Давайте поговорим сначала об истории и текстах, предшествовавших Вашей пьесе. Итак, 1850 год. Калифорния. Легендарный, но, как бы мы ни крутили, настоящий разбойник эпохи Золотой лихорадки. То ли чилиец, то ли мексиканец. Фантом? Реальная личность?

– Реальный Хоакин Мурьета был мексиканцем, вернее «чикáно», то есть американцем с мексиканскими корнями. Неруда из патриотических побуждений и политических обстоятельств своего времени предположил, что он мог быть его соотечественником, чилийцем. Тем более что, когда золото было впервые обнаружено в предгорьях Сьерра-Невады, одними из первых прибыли в Калифорнию чилийские профессиональные шахтеры. И в только что нарождавшемся Сан-Франциско появилось их поселение «Чилисито», то есть «Маленькое Чили».

Неруда неспроста написал: «Раньше всех, как лошадь в мыле, / к золоту поспело Чили». Мурьета стал главарем банды, на счету которой было много ограблений, угона лошадей и убийств в Калифорнии времен золотой лихорадки 1848 – 1855 годов. Специально созданный отряд оплачиваемых рейнджеров выследил банду и для доказательства выполненного договора представил калифорнийским властям отрубленную трехпалую руку одного из бандитов и голову Мурьеты. Затем рейнджеры для приработка показывали эти «экспонаты» в разных местах за один доллар. Лауреат Нобелевской премии мексиканский поэт Октавио Пас, когда я беседовал с ним в Мехико-Сити в 1987 году, сказал, что его дед Иренио Пас первым написал хронику о Мурьете.

– Почему Неруда превратил беспредельщика в обаятельного романтического героя, который непременно должен красиво погибнуть? Этакий утонченный и несчастный злодей. Как Вы сами относитесь к романтизации зла?

– Задолго до Неруды романтизация или мифологизация Мурьеты начала сквозить в народных балладах корридо, в прозаических хрониках, а затем в кинофильмах. В последнем из них – «Знак Зорро» – главный герой, которого играет знаменитый Антонио Бандерас, так и зовется Хоакин Мурьета. Все это – неостановимое перемещение из прошлого в будущее информации, она неизбежно преображается, к ней прирастают новые смыслы. То, что происходило на самом деле, переходит в иную реальность, которой является любое художественное произведение в случае обращения к историческим лицам или событиям. Повторяю: художественное произведение, а не исторические фальшивки. Это происходило великое множество раз: у Шекспира, скажем, с римскими и английскими персонажами, у Пушкина с Годуновым, у Есенина с Пугачевым, у Гарсиа Лорки с Марьяной Пинедой.

– Как же этот разбойник доскакал до России?