Тени незабытых предков

Моя рука давно отвыклаОт круто выгнутых рулейСтрекочущего мотоцикла(«Иж»… «Ява»… «Индиан»… «Харлей»…).Воспоминанья зарифмую,Чтоб не томиться ими впредь,Когда последнюю прямуюЯ должен был преодолеть,Когда необходимо былоИ как в Барабинской степиВ лицо ямщицким ветром било,С трибуны крикнули:– Терпи!

Птаха

1

В Крыму на полустанке были щёкиПодкрашены чуть грубо.И лицо

Чуть бледное.Надменный и высокийВзгляд. На пальцеБедное кольцо.След мятежа в отсутствующем взгляде,Не уследишь за ним, как ни следи,Мрак Салалак и школ вечерних – сзади,И смутное пространство – впереди.И горы переходные, страстные.Не склеилась беседа. ВозрастныеНасторожённость, отчужденье, страх,Весь бесконечный перечень явлений,Когда равно ничтожество и генийБлуждает человек в полупотьмах.В каких она перебывала безднахПротивоборства, длящегося в ней,Боренья двух истоков несомненных,Различных оснований и корней.

Но я не сомневался, что в итогеПреджизненных метаний и обидЕще в начале жизни и дорогиВ ней доброе начало победит.Была жара и воздух раскаленныйВ салоне захламленном «Жигулей»,Татарским солнцем выжженные склоныГор невысоких и нагих полей.И дней наедине прошло немалоНа берегу то вместе, то поврозь,В ней всё насторожилось и молчало,Буёк волной бессмысленно качало,И пианино старое бренчало,И ничего ещё не началось.

2

Мы вместе с ней по улице ночнойКуда-то шли, где лишь один слепойФонарь над ней качался, надо мной.

Мы вместе с ней гуляли редко-редко,Когда все дети спать должны давно,Как вдруг она сказала (малолетка):– Смотри-ка, Саша, видишь, не темно.Какая люминация! – сказала.Четыре года было ей без мала,А через десять с лишком лет ееЗа океан смела волна больная.Была таможня пьяная, блатнаяИ что-то вроде визы. Вот и все.И больше ничего. И путь не близкийНа взлетной начинался полосе.Что знала птаха, лишь язык английский.Но там язык английский знают все.

* * *

Очередь за водкой еле движется,Раннезимний подступает мрак.Книга, книжка, маленькая книжица

Складывается примерно так (за шагом шаг).Полоса, как говорится, средняя,Железнодорожный рядом путь.Книга, книжка, книжица последняяСложится, наверно, как-нибудь.Я, конечно, понимал заранее:Нелицеприятным будет суд, —И мое ужасное названиеПошлым и безвкусным назовут.Но поскольку нет прорабов духа,Сборной духа в этой книге нет,Для нее названье «Бормотуха»Я придумал в духе этих лет.Бормотуха бытия земного.Не было такого никогда —Выхаркнула с кровью это словоРусская страда…

Павел Грушко. Между я и явью