Тени пустыни

Старейшина селения шейх Исмаил Кой, глава нищих курдов, держался по — королевски высокомерно. Своим длинным носом Исмаил Кой разнюхал, что перед ним чужеземцы и что в их присутствии можно ругать сколько угодно персидские власти. Погрязшие в болезнях, суевериях, его подданные курды причиняли, видимо, немало беспокойства местной администрации. Из заржавленных, много повидавших на своем веку кремневых, в рост человека ружей курды попадают сверхметко во все, до чего долетают их круглые пули. Желая развлечь гостей, Исмаил Кой приказал привести скакуна, на котором была сбруя вся в драгоценных камнях. Вождь уже забыл, что, по его словам, всех коней в становище реквизировали налогосборщики. Он вскочил в седло, разогнал скакуна и на всем скаку сшиб из винтовки с верхушки тополя ворону. Исмаил Кой тут же разрешил пострелять своим воинам. И стреляли они отлично, несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки.

С грозно насупленными кустистыми бровями, со своими тремя старинными курковыми пистолетами за поясом курдский шейх производил внушительное впечатление.

— Мелек Таус подбирает из сосуда моей жизни капли уже восемьдесят пять лет, — сказал он. — Но мы, курды, награждены чудеснейшим даром небес — терпением… Терплю я, терпит и мой многотерпеливый народ…

Слова шейха несколько отдавали богохульством, и, судя по упоминанию Мелек Тауса — князя Павлина, олицетворяющего злое начало, — его высочество шейх принадлежал к секте йезидов. Поведение Исмаил Коя коробило правоверного суннита Гуляма, но это не мешало ему с завидным аппетитом уничтожать горелые куски козьего мяса, поджаренного прямо на раскаленных камнях, и пахнущий затхлостью, похожий на портянку лаваш. Роскошное угощение путники получили лишь потому, что, случайно проговорившись, Зуфар снискал благосклонность самого Исмаил Коя.

Зуфар заговорил о следах автомобиля, проехавшего сегодня утром мимо.

— Наверно, это был русский консул, — закивал головой шейх. — Почему он только не завернул к нам в селение? Хороший охотник русский, мы вместе с ним уже не раз стреляли джейранов.

— Никакой не русский, — сердито заявил Зуфар, — это — чтоб ему!.. автомобиль консула — инглиза.

Подернутые старческой пленкой, но очень злые глаза Исмаил Коя вдруг засветились. Взгляд их кольнул Зуфара.

— Э! Ты не любишь инглизов, а?

— А ты?

— Русский говорит курду: «Здравствуй, будь здоров!» Инглиз твердит: «Сгори твой отец, собака!» Русский норовит положить на скатерть червонец англичанин не успевает еще сесть на палас, уже командует: «Подай сюда это! Принеси сюда то!» Теперь эти проклятые подговорили генерал — губернатора запретить курдам пасти скот по ту сторону Копет — Дага у Советов. Курды терпят огромные убытки. Раньше за шерсть, кожу мы брали у большевиков ситец, ведра, сапоги… А теперь! Убыток, разорение!..

Исмаил Кой грубо выбранился. Он раскричался. Он никого и ничего не боится. Он застрелил собственноручно семьдесят трех инглизов, не считая персидских и турецких жандармов. Он воевал против инглизов уже два раза и стрелял их точно куропаток.

— Тринадцать раз я был ранен и двадцать восемь раз женат! — вопил шейх голосом одержимого. — Кто скажет, что Исмаил Кой не курд! При слове «курд» содрогаются сердца инглизов, персов, турок. Курда Исмаил Коя бросили в тюрьму! Кто? Инглизы. Исмаил Коя и его племя изгнали из Ирака. О Мелек Таус! Кто? Англичане… Мужчины, женщины, дети племени Исмаил Коя умирают от голода. Из — за кого? Из — за инглизов. Из — за кого терпим мы, курды, поношения и беды? Из — за инглизов. Из — за букашек. Я переворачиваю букашку ногой, и она бежит туда, я касаюсь ее подолом моего камзола, и она бежит сюда, я подую на нее, и она летит неизвестно куда… Ничтожества! И из — за того, что у них пушки, у них пулеметы, у них аэропланы, мы, курды, здесь, у подножия горы Джангир, дохнем с голоду и лижем туфлю персидского жандарма. Проклятые! Детей курдов они отнимали у матерей, как жеребят у кобыл. О справедливость!

Он весь бурлил и кипел. Он сжал Зуфара в объятиях и поклялся Мелек Таусом, что не встречал более приятных людей, чем он и его друг, которого — пусть он не знает горя и бед — принял было за инглиза.

Он вытащил из — за шарфа, обвернутого несколько раз вокруг талии, тяжеленный пистолет и попытался подарить его Зуфару. Он впал в неистовое возбуждение и позвал в свою глинобитную хижину десяток воинственных стариков, до того оборванных и грязных, что каждый из них, казалось, не преминет оставить на ковре в подарок парочку, другую вшей.

Занятый гостями, Исмаил Кой не захотел совершать вечернюю молитву. Впрочем, он сослался на авторитет священного писания.