Тени пустыни

Таков первый рассказ из книги «Новый Чохор дервиш». И как он вам понравился? Но позвольте приступить ко второму латифе — «О коварной дочери Евы». Утром Алаярбек Даниарбек сидел на мягкой тахте в базарной чайхане и проклиная чересчур громко хохочущих афганцев, мешающих ему пить спокойно чай и беседовать мирно с индусом в красном тюрбане — почтенным бомбейским торговцем. Из граммофонной трубы лился, подобно серебру, голос какой — то не нашей певицы. И вдруг сквозь толпу бродячих дервишей и рыжих гератских собак едет тот самый извозчик, который отвозил доктора и ханум. «Эй, приказал я, — вези меня!» Возница спросил: «А куда, ваше превосходительство?» — «А туда, куда ты вчера отвез русского доктора с некоей закутанной до самых глаз особой». И приехал я в сад блаженства, именуемый гератцами Чаарбаг Фаурке. Извозчик уехал, сорвав цену жадности, а я стоял у калитки того райского сада и дрожал. О, до чего доводит жар любопытства! В какие опасности ввергает нас интерес к жизни окружающих. Клянусь, из — за ограды послышался голос того проклятого еще в утробе матери араба по имени Джаббар ибн — Салман. И его голос говорил: «Помните лунный свет в Баге Багу? Помните консульство в Мешхеде? Помните пароход? Я не верю в судьбу, но…» И женский голос, клянусь, этот голос принадлежал Насте — ханум, произнес: «Ваши побуждения благородны, но то, что вы говорите, немыслимо». Проклятый воскликнул, и кто бы мог поверить, сколько в его словах содержалось страсти и огня: «Я увезу вас! Пустыни и зной не для вас. Вы созданы для голубых небес и зеленых лугов». В это время подул ветер, и ветви кустарника шевельнулись, и, клянусь, я увидел то, что увидел. О непостоянство женщин! О коварные дочери Евы! Наша очаровательница стояла, стыдливо опустив голову, а проклятый араб целовал, по отвратительному обычаю европейцев, руки этой презренной. Что надлежало сделать доброму мусульманину и отличному семьянину, имеющему взрослую дочку — умницу? А надлежало пойти к пребывавшему в беспечности мужу той развратницы векилю Гуляму и сказать ему: «Эй, беспечный, возьми нож и зарежь презренных». Но… на этом заканчивается второе латифе «Нового Чохор дервиш», и мы приступаем к истории, которую следовало бы назвать латифе «О ревности». Итак, не успел Алаярбек Даниарбек плюнуть, дабы выразить свое отношение к мерзкому зрелищу женского непостоянства, как послышались голоса и в цветнике появились, как вы думаете, кто? Но я должен сказать, что, конечно, тот, проклятый, при первом звуке голосов отпустил руку Насти — ханум и отступил от нее на шаг. В цветник вошли мой мудрый доктор и с ним… сам векиль Гулям. Тут следовало ожидать ужасного. Я подумал: сейчас произойдет убийство. Клянусь, только теперь я узнал! Я вспомнил то время, когда меня звали Салих — баем, я вспомнил Сулеймановы горы, железные птицы, винтовки инглизов, я вспомнил громоподобный залп, и лицо старого вождя пуштунов, и лицо векиля Гуляйа. Клянусь, я видел сейчас лицо Гуляма и понял, что он тоже узнал. Да, теперь он узнал, кто такой человек, именующий себя Джаббаром ибн — Салманом, и я решил: да, жизнь проклятого не длиннее волоса на щеке бритого. Сейчас Гулям отомстит за смерть отца своего, старого вождя пуштунов Дейляни. Но… но проклятый араб поклонился и сказал: «Господин Гулям, ваша жена сделала выбор. Я честно предупредил ее. Вы отказались от моей помощи и покровительства. Вас ждет печальная участь. Но чем виновата она? Зачем подвергать ее мукам и гибели?» Настя — ханум что — то воскликнула и бросилась в объятия мужа. Позор! Порядочная мусульманка не сделала бы при народе ничего подобного. Надлежит честной жене скрывать от посторонних глаз свои чувства. Гулям воскликнул: «Господин, не ваше дело! Жена пуштуна — жена и в наслаждении и муках! Уходи!» И тот проклятый Джаббар почернел, закрыл лицо полой своей одежды и, не сказав ни слова, ушел. И тогда Гулям сказал громко, обращаясь к небу: «Он предлагал мне измену. Он предлагал мне подлость. Он предлагал мне деньги и власть, но, клянусь, из рук проклятого пуштун не возьмет даже жизни своей любимой. Не правда ли, Настя?» Она сказала: «Да!» И они так и стояли рядом и смотрели друг другу в глаза, точь — в–точь Фархад и Ширин. И клянусь, слезы умиления текли из глаз некоего Алаярбека Даниарбека, притаившегося в кустах и наблюдавшего то, что происходит в цветнике. Проклятый ушел, и топот коня возгласил, что он канул в небытие. Мудрый доктор Петр Иванович посмотрел на воркующих голубков, погладил свои усы и сказал… Но то, что сказал мой мудрый и любимый доктор, относится к латифе «О человеческой глупости». А доктор сказал: «В одном он прав. Надо решать». Настя — ханум посмотрела нежно на Гуляма и сказала: «Решай, милый! Я боюсь… Они вот — вот приедут… за тобой». И клянусь, она тихо застонала. «Да, они приедут сейчас, — сказал доктор и погладил усы. Решайте!» Векиль Гулям бережно отстранил от себя Настю — ханум и вынул из кармана конверт и проговорил: «Доктор! Настя дала это письмо мне и сказала: теперь ты гражданин Советского Союза и никто не посмеет помешать нашему с тобой счастью. Но я пуштун. Я останусь со своим народом там, где могилы моих предков!» Настя — ханум повернула к доктору лицо все в слезах и сказала: «Я люблю его таким!»