Теорема Столыпина

И вновь приходится вспомнить человека, который рубит сук, на котором сидит. Так, в Павлоградском уезде Екатеринославской губернии удалось добиться внесения 150 тыс. руб. 12-тью казенных селениями (около 21 тыс. ревизских душ). Однако есть данные о том, что за 1836–1837 гг. государственная деревня 11 губерний, «несмотря на введение военной экзекуции» увеличила задолженность сразу на 2,6 млн. руб.

Ко всему сказанному добавилась передача немалой части казенных селений в удельное ведомство, т. е. превращение живших там крестьян в частновладельческих крепостных императорской фамилии.

Этот сюжет обсуждался с 1829 г. в связи с хозяйственными реформами Перовского. Вдаваться в его детали я не имею возможности.

Ясно, что такая комбинация со всех точек зрения была выгодна Уделам, которые еще и потребовали увеличить наделы переходивших к ним крестьян, а вот выгоды казенных крестьян априори были сомнительны.

Ясно и то, что возражать против этой меры в целом никто не решился, хотя Канкрин как министр финансов резко оспорил идею дополнительного отвода земли, к тому же запланированного в важнейшей для переселенцев — государственных крестьян Оренбургской губернии.

Проект закона был утвержден в начале 1830 г., а в начале 1835 г. последовал именной указ Сенату о передаче «всех казенных крестьян Симбирской губернии… ныне же в удельное ведомство со всеми землями, лесами, не исключая и корабельных рощей, оброчными статьями и прочими угодьями как крестьянам сим, так и собственно казне принадлежащими».

Одновременно все удельные имения перешли с душевого оброчного сбора на поземельный. В итоге платежи удельных крестьян значительно выросли.

В ряде случаев в казенной деревне вспыхнули массовые протесты, и их нельзя отнести только за счет вполне естественного крестьянского консерватизма, вполне интернационального. Нельзя не согласиться с Дружининым в том, что в данном случае «государственные крестьяне увидели перед собой новую страшную перспективу — утрату того относительного минимума хозяйственной и правовой самостоятельности, который обеспечивался принадлежностью к казенному ведомству». И не будем забывать, что все это происходило в условиях продолжающегося сельскохозяйственного кризиса.

В ходе «обмена» в трех уездах Симбирской губернии произошли волнения 40 тысяч татарских лашман, т. е. государственных крестьян, приписанных с 1718 г. к корабельным лесам для рубки и вывозки бревен; их труд считался более тяжелым, чем у горнозаводских рабочих. Подобно однодворцам и пахотным солдатам, они не переходили в Уделы, как «простые» государственные крестьяне, но стали подчиняться этому ведомству административно «для единообразного в губернии управления».

Однако Удельная контора поняла свои права вполне «самодержавно» и стала вторгаться не только на хозяйство, но и в быт лашман, которых начали уравнивать с удельными крестьянами, заставляли вводить общественную запашку и даже пытались ликвидировать среди них многоженство (!). Естественно, как это часто бывает, возникли сопутствующие, «нагнетающие» слухи — о передаче их в Уделы и даже о насильственном крещении. Лашмане боялись, что окончательно лишатся всех своих преимуществ и права собственности на купчие земли.

Люди взбунтовались В итоге было арестовано 25 участников волнений, часть которых сдали в солдаты, других сослали в Сибирь или отдали в смирительный дом. Удельная контора должна была расстаться с идеей запрещения многоженства.

Волнения, связанные с «обменом» вышли за пределы Симбирской губернии, поскольку та же участь грозила крестьянам других регионов, прежде всего, нижнего Поволжья и Приуралья. Возможный переход в частновладельческие крестьяне волновал людей. В данном контексте малейшие перемены в привычном порядке управления воспринимались как предвестие грядущей беды.

В 1834–1835 гг. на этой почве произошло крупное возмущение государственных крестьян Приуралья, которое вместило и удачную попытку крестьянских ходоков передать свои претензии лично Николаю I, и аресты крестьянами чиновников, и самые настоящие боевое столкновение нескольких тысяч плохо вооруженных крестьян с воинскими отрядами.

Понятно, что с точки зрения военной это движение не могло быть опасным для власти. Куда опаснее было то, что это был сложный симптом ошибочной политики.

Это восстание органично вписывалось в общий контекст проблематики государственной деревни — в падение уровня ее благосостояния, которое отчасти выражалось в росте недоимочности и т. д. Но также это свидетельствовало и о неспособности Министерства финансов справиться с ситуацией — все, что оно делало, не давало результата.

Николаю I стало очевидно, что назрела реформа управления государственными крестьянами.

Восстание на Урале 1835 г. резко актуализировало проблему управления казенными крестьянами и показало необходимость давно назревших перемен в их хозяйственном, финансовом и, возможно, юридическом положении.