Теория бесконечных обезьян

Я рос неправильным. Мне никогда не нравилось читать про ровесников.

Почему? Я был недостаточно наивен. Знал, что в мою тверскую пердь не прилетит волшебный корабль, сова не позовет меня в Хогвартс, за старой церковью не зарыты рубины, да и преступников поймает милиция. Детям в реальности не положены приключения. И фантазии о них – ерунда. Sooo, когда Крапивин, Линдгрен, Твен, а позже Роулинг рассказывали мне, сколько приключений, оказывается, может пережить пиздюк лет десяти-пятнадцати, я только фыркал. Нет, они прекрасны, но их герои – не моя чашка чая. Мне не нравились Пеппи и Гарри, не нравились Том и рыбаковские пионеры: их эмоции, мысли, решения. Возможно, дело в том, что я рано почувствовал себя старше всех их вместе взятых. То ли дело – взрослые. Разные чудаки, порой на букву «м». Я любил Холмса, и Бильбо, и Атоса. Глеба Жеглова, Дона Кихота и Бендера. Матушку Ветровоск, Мину Стокер и Минерву Макгонагалл – хотя признаюсь, не хватало мне в том возрасте женских персонажей на передних планах; может, поэтому я до сих пор в некоторых вещах махровый сексист. Ну а возвращаясь к теме, я даже Базарова любил и… понимал. Таким, как все эти люди, я себя видел там, впереди. Это и было для меня главное в книге – увидеть то, каким я хочу вырасти. Сотворить кумира, но… в моей-то сфере у таких кумиров другое название – «значимые взрослые». И они очень нужны. Особенно если в реальности их нет.

Вряд ли что-то поменялось. Дети-то разные: одни ищут в книгах близких сверстников, с которыми могли бы себя отождествлять, а другие – свое будущее. Не все мечтают вечно оставаться маленькими, многие – наоборот.

В годы учебы я читал много статей, в том числе о детской литературе. И вечно встречал этот категоричный посыл: ребенок ДОЛЖЕН читать о ровесниках. С ними расти и брать пример. Минутку. Где вы видели, чтобы дети воспитывали детей? Разве что в детдоме, а это так себе пример. Дети учатся у взрослых. У живых… и у книжных тоже. Тянутся к ним. Глядя на этих людей – какой бы их жизнь ни была крутой, – дети и понимают, что быть взрослым не только интересно, но и ответственно. Сложно. Грустно. А все-таки хочется.

Так что никто никому ничего не должен. А вот когда заканчивается детство, все становится сложнее. Мир как-то… мрачнеет. Начинает давить. И уже нужнее собеседник-ровесник, проходящий то же дерьмо, что и ты. Опять же, не всем, но большинству он не помешает. Короче, эй! Молодежь! Вас не тошнит от фразы «Молодежь не читает»? Меня тошнит. Я-то знаю: всё вы читаете. Просто немного иначе.

Некоторые, видя школьников и студентов на моих презентациях, и меня записывают в ряд этих собеседников – «звезд молодежной прозы». Но мы-то с вами знаем: нихрена. Я пишу не для молодежи, хотя я ей рад. И все же я пишу… для тех, кто верит, что они уже взрослые. И знает, что это значит по-настоящему. Сейчас насаждается тезис, что взросление – это бунт. А мне кажется, что взросление – это понимание того, что бунт никому ничего не доказывает. А вот эмпатия, ум, храброе сердце и знание цели и цены каждого поступка – да.

Пример: недавно я пересекся в редакции с племянницей Павла Викторовича – кто не в курсе, это наш Большой Книговождь. Так вот, Светка – ей пятнадцать – напялила короткую юбку, да что там юбку, расклешенные труселя с оборочками. Моя двадцатидвухлетняя сестра такую уже не наденет. Почему? Моя сестра знает: она взрослая. Но никому не говорит, ведь взрослой быть немного грустно. Чтобы грустить меньше, она носит не то, что бросает вызов, а то, что ей нравится, – вареную джинсу, юбки-карандаши и маленькие черные платья. А вот Света пока не знает правды о взрослении, а только хочет верить, что постигла ее. Но постигнет.

Герои молодежной прозы всегда ищут путь, не боятся ошибаться и быть уязвимыми. У них тот самый «ум новичка», который так ценят мастера дзен и который взрослые персонажи – и вообще люди постарше – нередко теряют или даже начинают воспринимать как что-то стыдное. Мне кажется, для этого – для постепенного перехода между мирами – и существует та самая молодежная проза. Может, и жаль, что в мои юные годы ее особо не было. С проблемами – разными – я болтался один. Я вообще много был один, мало с кем чем-то делился и мыслил как те самые взрослые герои – то есть зачастую радикально и цинично. Я стал тем еще любителем спасать утопающих и палить из пушки по воробьям… но, как говорил Бак из «Ледника», я выжил, а значит, не будем о грустном!

Мои родители часто и обиженно говорили, что нам – в смысле поколению 90-х – вообще-то очень повезло. Родиться в щадящую эпоху, не волочь на плечах громаднющие камни режимных каменоломен, не качаться в разбитой лодочке с серпом и молотом. Но вдобавок к «повезло» родители уточняли не без насмешки: «Ну и что вы можете написать? Вы не видели ничего». Я не спорил. Я готов признать правоту Высоцкого: все мы книжные дети. Но то, что битвы у нас другие, не значит, что мы их не знаем, и не зря люди – особенно мои ровесники – пишут сейчас так много. И пусть пишут более личностно и менее глобально, больше для своих, чем для вечности, это тоже способ говорить о важном. И эти авторы хотя бы не погружают в экзистенциальный ужас, как некоторые (Федор Михалыч, это я вам!).

Что касается меня… Лично я думаю о чем угодно, но не о возрасте моей аудитории. Вам может быть двенадцать, а может – сорок пять. Но я пытаюсь сказать всем, кто готов слушать, что Настоящие Взрослые остаются собой – людьми странными, зато с открытыми сердцами. Стойкими. Честными. К ним возвращается «ум новичка». И читают они разные книги о разном: о ровесниках, детях и пенсионерах. А еще у них всегда есть время на Чай и Молитву. И не важно, с кем пить первый и кому возносить вторую.

Не думаю, что смогу сказать что-то другое. Или что смогу повзрослеть как-то иначе. Это сложно. Охренеть как. А вы? Все ли решения, которые вы принимаете, и поступки, которые совершаете, – это решения и поступки взрослых людей?