Некоторые вещи мы решаемся выбросить из жизни, только хорошенько получив граблями по лбу. Со мной и коллегами такое было: после одной истории мы свернули забавную – как назвать? – издательскую политику, вольготно существовавшую еще с безынтернетных девяностых. Суть ее была в том, что мы разрешали авторам (а иногда и сами просили) менять не только имена, но и пол, возраст, биографию – всё либо на их собственный вкус, либо на вкус маркетинга. Случались прямо-таки эпатажные образы. Чего стоит садовод Глафира Перепелкина, рыжая жрица в вечных веночках на седеющей голове, – ее выпускала прикладная редакция, и за портретом скрывался наш директор-агроном. Или превратившаяся в сиамских близнецов учительница физкультуры, которая подарила нам серию приключений о корсарах?
С Варей такое тоже было: однажды, на заре сотрудничества, когда продажи еще не стали железными, ее понесло в эксперименты. Она написала космооперу, эпичную и неоднозначную – эдакий ретеллинг Библии с Мессией-андроидом и его апостолами-людьми. Там было все в лучших традициях жанра: бескрайний космос, научно обоснованные лазерные копья, гиперпрыжки и необычные расы, включая псоглавцев, смутно отсылающих к головану Щекну [22]
. Мы все буквально упали, уже видели эту дилогию, когда пришел Горыныч и в три горла поинтересовался, почему мы потираем руки. Услышав про НФ-романы, он флегматично возвел три пары очей горе.– Мужчины фантастику, написанную женщиной, не купят, – сочным баритоном Саввы Морозова заявила первая голова. Кондинский. Коварная обманщица Глафира Перепелкина во плоти. – Тем более с такой подоплекой.
– И женщины не купят, – махнула рыжими кудрями вторая голова, женская. Повариха Гречнева. В знак утешения она поставила на мой стол блюдо с домашним лимонным кексом.
– Попроси у Перовой что-то попроще, – с сожалением посоветовала третья голова и облизнулась. Ивашкин, участковый и поэт в завязке, Варей зачитывался. – Вроде первой книжки. Она говорила, у нее много заначек для нас, со школы же пишет?
Я не мог не согласиться: борется-борется человечество с сексизмом, но здесь пока как об стенку горох. Сколько ни тормоши этот сегмент, целевая аудитория почему-то уверена: пусть женщина пишет про любовь, преступления и эльфов, но звездолеты ей трогать нельзя. И инопланетные станции, и экзосферные протуберанцы, и робототехнику – нельзя. Об этом я и сообщил Варе. И тут же мы с ней и Харитоном – шефом по пиару – придумали план.
Первая часть вышла. На четвертой сторонке обложки красовался светловолосый тип с глазами сурового летчика и улыбкой примерного отца – наш свежий менеджер в парике с антресоли корректора. Даже имя мы с Варей придумали пополам. А уж биография… Спецназовец, уволен по ранению, ныне – учитель в художественной школе при церкви, безнадежно мечтает посмотреть закат с Марса. Не женат. Последнее и было лишним.
Книжка продалась не феноменально, но нормально. Неожиданно обласкалась некоторыми представителями РПЦ и в довесок стала фаворитом «Мира фантастики», вторая – тоже. К допу все труднее стало отмахиваться от СМИ и блогеров, клянчащих интервью у «нового таланта с непростой судьбой», и от вопросов, где этого самого автора найти. А потом однажды, проверяя почту, я обнаружил письмо. Некая женщина – сотрудница Роскосмоса, между прочим! – умоляла дать ей контакты «этого ангела, я так хочу увидеть его вживую хотя бы издалека». Письмо было длинным, эмоциональным, даже мелодраматичным. Мне казалось, так и не пишут уже… Неловко похохатывая, я позвонил Варе и полюбопытствовал:
– У вас тут поклонники. Дамами учеными интересуетесь? – И зачитал ей пару абзацев.
В трубке долго молчали. Но едва я собрался снова позвать Варю, как услышал тихое:
– Я так и знала, черт… Давайте закончим, а? Напишите ей, что Игорь погиб или хотя бы постриг принял. Жесть какая-то, черт, черт… – И она повесила трубку. Через пару минут перезвонила сама и принялась умолять о том же. Заикалась, сбивалась и даже клялась выплатить неустойку, если надо. Отдать следующую книгу бесплатно. Две. Три. Четыре.
– Я же не вру, я никогда не вру, о чем я только думала?.. Сука малолетняя!
Она была младше меня на море лет. Молодости, согласно некоторым стереотипам, свойственны эгоизм и жестокость, особенно в одной упряжке с успехом. Мол, продаешься – радуйся! Но нет, а теперь, слыша и чувствуя Варькин стыд, и я понял, что, в сущности, случившееся не смешно. Может, письмо и драматичное, может, и косноязычное, но… какого черта я вообще смел судить о нем по-редакторски, будто это рукопись? Кто тут сука независимо от возраста? Какая-то одинокая тетка повелась на наш обман, выстроила воздушный замок – при научном-то мышлении! А обман устроили лишь из-за того, что женщинам «нельзя» писать фантастику, а нам – издавать рискованные книги. Чушь.
Вскоре мы вовсе отказались от мистификаций: проворачивать их все равно становилось сложно, учитывая массовое вылупление соцсетей и сайтов. Авторы все еще издаются порой под псевдонимами, но живут вполне себе невыдуманными жизнями. Только агроном так и остался пожилой травницей: слишком прикипел к образу. Но он был чудаком и в школе, я его помню.
Что касается Вари, мне уже тогда не хотелось объявлять о смерти ее литературного альтер-эго – физической ли, мирской, неважно. Я испытывал смутное беспокойство, теперь я понимаю: сродни предчувствию. Конечно, я выбрал вариант с постригом: а ну как поклонница наложила бы на себя руки, узнав, что предмет ее нежности мертв? Без неустоек обошлись. «Звездный крест» годами остается дилогией того, кто покинул людей. Автора до сих пор ищут в монастырях – чаще всего почему-то на Валааме и Соловецком острове. Не находят его, но находят что-то другое. Возможно, для метафоры о Господе это и хорошо.
Прошло несколько лет, а ситуация не забылась. Более того, остро вспоминается сейчас, из-за Джудовых чудачеств. А с памятью пришел и муторный какой-то, зыбкий страх перед любыми мистификациями, которые раньше приводили меня в восторг…