Теория бесконечных обезьян

…А может, и вправду мозгов у него намного больше, чем иногда кажется? Как серьезно смотрит. Как на идиота. И тон – как когда «Езжай домой». И почему-то от тона этого – или от дыма сладкого, терпкого, густого – внутри становится все теплее.

– Дим. Это правда. Может, в масштабах системы мы с ними – с операми – заточены под разное. Но тогда скажи, какого фига мы куда-то сейчас премся? Что изменится, если я перейду? Может, где-нибудь в Москве или Питере, где все по полкам. Но я здесь. Бегать мы будем все равно. И ебучие бумаги, и судьи, и адвокаты, и купленные твари, которые сегодня пиздя́т одно, завтра другое, – тоже будут. И все будет. И вчера… – запинается.

– Что – вчера?

– Вчера ты ведь тоже ломанулся в погоню.

– За тобой.

– А так бы не?.. Дал бы уйти? Пустил бы по звезде месяц работы, чтоб те упыри в другом районе еще кого-нибудь убили?

В глазах Лешки – никакого тебе страха или хоть благоразумия. И никакого, черт возьми, уважения к старшему по званию. Сплошное «Я прав». Как у Джинсова. Нет. Другое. Мягче. «Я ж тебя знаю». Занятный он все-таки – Лешка. Они – те редкие не-волчата, кого даже в детдоме не били и кто при этом сам не бил, – все занятные. Вроде все как на ладони, а вроде – раз! – и на ладони ты сам. Вспомнилось, как Лешка пришел в отдел впервые – чуть более круглолицый и лохматый, более шумный. Как в первый же день сломал дверную ручку, которая Хрущева помнила, а в первую неделю полил сладким чаем пакет документов в прокуратуру. Как во вторую разнюхал о сложном деле, где закрыть собирались кого удобно, а не кого нужно; как влез, они вдвоем развели тайную деятельность и вытащили тренера по боксу, уже готового сесть за необходимую самооборону: тот девушку свою в клубе неудачно защитил. Обвиняемым таки пошел сынок прокурора, пусть и отделался условкой. Лешка тогда сказал: «Заметил, что сильные – они все время в дерьме? Ну, в плане, закон под них не заточен. В Штатах круче». Поначалу показалось: чушь подростковая. Потом слова обрели смысл. Закон защищает тех, кто громче визжит. Добру с кулаками с законом уживаться трудно: можно и в зло загреметь. Тогда и закралась впервые мысль: а с напарником-то повезло.

– Ну? – бодро напирает Лешка. – Так бы и не включился? Чувак…

– Нет, конечно. Нет…

Потому что некому больше. И разделение это формальность, и цифры – чушь. 0,88. 0,88 разумного существа, на которое не всегда можно рассчитывать. Лучше и вправду быть единицей самому. Со всем бумагомарательством, переработками и пиздюлями за нарушения.

– Ну вот видишь? Куда я от тебя? Только мозг больше не сношай!

Лешка вроде как развеселился, теперь поглядывает лукаво, подначивая: «Дим, хрен тебе, а не субординация, уж извини». Ждет, постукивая пальцами по лежащей на коленях книге.

– Ладно. Не буду. Хочешь – подыхай в неравном бою.

– Не хочу подыхать! Хочу в генералы!

– И на том спасибо. – Очередная глубокая затяжка. По губам и правда уже расползся шоколадный вкус, только вот фильтр противно нагрелся в пальцах.

– А то вообще в дознаватели уйду… к девчонкам! – Вот это правда серьезная угроза. – Они хоть кормят.

– А я что, нет?

– Один раз вчера. И сам половину сожрал.

– Да тебе и этого много. И для дознавателя у тебя стаж уже великоват.

Лешка жизнерадостно сопит. Вроде бы ни к чему не пришли, а вроде бы сделали десять шагов вперед. И голова больше так не ноет, и в глазах собственных – снова откуда-то облегчение. А вообще, может, самому… к девчонкам? В соседний кабинет, на мелкие дела, по которым не ебут. Лешка прав: там хоть кормят. И чайник у них стоит… Ах да. Стаж же.

– Будешь? Правда, они необычные. – Дмитрий пытается вернуть сигарету, но Лешка неожиданно мотает головой.

– Не, как-нибудь потом.

Он опять берет книгу. Прячется за ней. Судя по поджатым губам и нахмуренным бровям, продолжает репетировать умный вид.

Москва все ближе. Плевки снега растаяли, лысый лес сменился неприветливыми ТЦ с аляповатыми вывесками. Дальше ехать мало: офис Burning Bright – чистенькая высотка, будто из кино – расположился в районе Выхино. Компания солидная, «дочка» какого-то провайдера, громоздящегося по соседству, так что не составляет труда ее найти. Внушительные буквы названия и вовсе пляшут над крышей, в стилизованных языках пламени – ночью наверняка еще и светятся не хуже ока Саурона.

На ресепшене – два стеклянных столика и футуристические, похожие на раздраконенные кубики стулья, синие и белые. У трех секретарей – одинаковые манекенные улыбки и строгие пучки. Но Лешку не проведешь: он подходит к той, у которой из-за уха выбивается русая прядь, улыбается, фамильярно навалившись на стойку, и, хотя получает от более прилизанных дам колкие взгляды, своего добивается. Мария – куколка барби с незачесанным локоном – звонит наверх. Алису Стрельцову она позвать не может, зато Диана Крылацкая вылетает из лифта уже спустя пару минут.

Диана похожа на свой слабый голос – невысокая, рыжая и в прямоугольных очках. Быстро соображает: сразу безнадежно, тоскливо машет рукой на удостоверение.