Привет, детка. Парень ты или девчонка, младше меня или старше – неважно. Все мы чьи-то детки. Кто-то говорит, что Боженьки, кто-то – что обезьян, кто-то – что цивилизации, обитающей через три галактики. Даже атеистам надо быть чьими-то детками, хоть все тех же обезьян… Ну неважно. Естественно не хотеть быть просто выкидышами небытия. Искать корни. Цепляться. Корни держат над пропастью и поят водой, даже если вода глубоко, а над твоей головой давно не было дождя.
Хреновый день, да? У меня вот хреновый, я сказал бы даже «херовый», хотя с Нового года вроде давал себе обещание поменьше материться: взрослый все-таки человек, доктор наук, психолог, да еще и писатель (блядь). Но вот не могу. И все больше склоняюсь к тому, что приписывание определенных выражений людям определенного возраста и статуса – та еще дичь. Я говорю «херовый», чтобы эта «херовость» не копилась внутри раком или язвой. Я говорю «херовый», чтобы «херовость» выходила буквами. Хотя бы буквами, не криком, хотя правильнее, конечно, кричать.
Помнишь «Босиком по мостовой»? Популярное немецкое кино с актером, похожим чем-то на меня. Нам, психологам, показывают его, чтобы объяснить, насколько ужасно отсутствие социализации, а обычным людям – чтобы напомнить, как прекрасна любовь. Если честно, и с образовательной точки зрения, и с любовной кино – шлак, у меня к нему уйма вопросов. Но есть там один или даже два момента, за которые я его очень ценю. Это сцены, где героиня – и герой тоже – кричат. Кричат, когда мир в целом, и людская масса в частности, и дополняющий ее винегрет эмоций начинают слишком на них давить. Вот просто – кричат. На одной ноте истошно орут, не думая ни о том, как на них смотрят, ни о том, сколько лопнет хрустальных бокальчиков. Орут, чтобы не сойти с ума. И в целом это правильно. Когда задрало, задолбало, МОЖНО истошно орать. Орать до срыва голосовых связок, в лесу или, может, на берегу реки. Орать. Города под это не заточены: их специально строят для того, чтобы вокруг всегда были люди, люди, люди и стены, стены, стены. Чтобы кричать, не напугав никого до усрачки, было невозможно. Чтобы крик, даже если вырвется, дробился о стены и терялся. Чтобы все – в себе. В себя. А потом раз – и не в себе.
Я не кричу, как в том фильме. Я пишу и, как я вижу, многие начинают переходить именно на такой режим. Кто-то просто и открыто: «Хочется водки и на ручки». Кто-то иносказательно: «И никто не знает, как плачет по ночам тот, кто идет по жизни смеясь» – и прочее. Кто-то вообще – целыми книгами. Мы кричим. Все кричим буквами. И ты тоже кричи. Как можешь. Хотя бы черно-белой фоткой своего окна. Парой грустных смайлов в переписке, где изо всех сил делаешь хорошую мину. Цитатой из Ремарка, даже если ты на хрен не знаешь, кто есть Ремарк и какого этот автор пола.
Вот строчу я это, а во мне говорит Самозванец – да-да, он у меня тоже есть. Отпетый любитель вышитых кафтанов, медвежьих боев и печальных царевен. Он цокает языком, посмеивается и советует все стереть, написать что-то понейтральнее и поосознаннее про РП [24]
и необходимость «проживать эмоции». Ведь на деле его единственная пленная царевна – не Ксения Годунова, а я. Возможно, он и прав; психолог из меня так себе, и я не зря пишу книги и преподаю теорию больше, чем практикую: ну куда мне в этот Орден Феникса, ну разве можем мы что-то такое выплескивать за пределы спасительной супервизии? Мы же должны подавать пример, нетоксично ступать на цыпочках и избегать категоричности, претензий, ярлыков. Мы должны выглядеть спокойными берегами, куда может пристать поврежденный корабль. Но правда зла: берега тоже бьет буря. Бухты крошатся от времени. Сюда выносит мертвых рыб и медуз. И не всю растущую здесь сорную траву так просто выкорчевать раз и навсегда.Хотя я не об этом. Вообще не об этом. В одном Самозванец прав: это все только мои косяки. И вряд ли всё прям так плохо, раз все вы еще от меня не отписались… детки.
А день действительно херовый, да? И самое тупое, чем можно попытаться его скрасить, – обещание, что завтра будет лучше. Если не будет, станет еще херовее. А гарантировать, что будет, никто не может. У меня тоже херовый день, да, я говорил. У меня, знаешь, убили подругу недавно, и я переживаю. А у тебя, может, тоже? А может, посмотрел косо начальник или препод? Накричал друг? Или кончилась еда? Нет, детка. Я не буду говорить, что «в сравнении со смертью все ерунда». Я вообще не сторонник этих «а дети в Африке голодают!». Голодают, да. И я пошлю денег в гуманитарные фонды. У меня ежемесячный автоплатеж. Но мне не становится менее херово. И тебе не будет от того, что у тебя все живы, а у меня нет. Так не бывает. Это эмоции. Не рациональность. И масштаб беды – в моем понимании – на самом деле пропорционален не реальности, а тому, насколько эта беда тебя потрепала, выбила из колеи. Сколько добрых дел ты не совершил, скольким людям не улыбнулся, сколько красивых облаков, людей, котов и голубей не заметил, пока беда сидела у тебя на спине.
И все-таки стряхни свою беду. Стряхни, потому что я верю в тебя, как и в себя. Завтра не будет лучше – по крайней мере, я не обещаю. Но обязательно будет что-то новенькое.
Доброй ночи. Не грузись. Сегодня ты проделал очередной виток пути и что-то нашел. Возможно, дал жизнь новому интересному проекту. Стал чьим-то героем. Принес миру немного справедливости. А возможно, просто купил маме любимое пирожное или не звезданул локтем по роже вон того гада, который впечатал тебя в поручень в метро. Постарайся вспомнить и сохранить. А остальное просто выброси к чертовой матери, если оно портит тебе настроение. А если этого все же будет мало… кричи. Как можешь – кричи.
Бережно относись ко всем своим ранам. Ищи свой берег.
Я с тобой, детка. Пойду писать книгу.