«Теория заговора». Историко-философский очерк

Приведём здесь высказывание Ж.-П. Сартра, исследовавшего истоки юдофобии на материале французского общества: «Антисемитизм — это примитивная манихеистская концепция мира, в которой ненависть к еврею заняла место главного объяснительного мифа. Речь тут идёт не об изолированном мнении, а о глобальном выборе ситуационным человеком самого себя и своего взгляда на мир»^{271}

. Уровень рефлексивности ксенофобии всегда невысок, но впоследствии ксенофобские настроения могут включаться в более высокие интеллектуальные формы. Но всё же неприятие на инстинктивно-эмоциональном уровне и здесь является исходным. Показательны и важны в данном контексте слова П. Дриё ла Рошеля, размышляющего по поводу истоков своего неприятия евреев. Говоря о себе как об «умном антисемите», то есть, стараясь нивелировать эмоциональный фактор рациональными доводами, французский писатель всё же вынужден признать следующее: «Прежде всего я испытываю к ним физическое отвращение, конечно. Потом я нахожу их не очень умными, не очень глубокими. И совсем неартистичными. Лишёнными вкуса, чувства меры. Эта их манера никогда не чувствовать того, что они заставляют чувствовать нас самих»^{272}

. Заметим, что отторжение Дриё начинается с важной оговорки: неприятия на уровне бессознательного, дополненного затем отрицанием интеллектуального характера: «неумные», «неглубокие». Завершается же эскапада обвинением в изначальной чуждости евреев французскому этносу: невозможностью соединения евреев и французов в иррационально-эмоциональной сфере. Другим примером сочетания рационального и инстинктивного в толковании «образа чужого» может служить фигура Т. С. Элиота. Тонкий поэт и рафинированный интеллектуал, Элиот на протяжении всей своей жизни отстаивал тезис о самобытной «европейской культуре», фундаментом которой выступает христианство. Поэт неоднократно выражал беспокойство по поводу явных признаков её упадка, связывая их с деформацией внутри самого общества. Причина же тому — наличие «агентов разрушения», субъектов изначально чуждых «духу и плоти» европейского мира. Так, в прочитанной в США в 1933 году лекции «Поклоняясь чужим богам», Элиот заявляет о «нежелательности присутствия в однородном по национальным и религиозным признакам обществе большого числа евреев-вольнодумцев, нарушающих социальную гармонию общины»^{273}

. Обратим внимание на то, что поэт делает упор на морально-религиозной стороне своего неприятия «евреев-вольнодумцев». Это должно свидетельствовать о более высоком рефлексивном уровне его «антисемитизма», перерастающем «обычную ксенофобию». Но в недавно опубликованной работе «Т. С. Элиот: Антисемитизм и литературная форма» Э. Джулиуса приводится более широкий ряд примеров, демонстрирующих, что к объектам отторжения у Элиота относились не только евреи: «Джилиус вписывает антисемитизм Элиота в характерную политкорректную схему “расизм, шовинизм, антисемитизм” и теорию “инаковости” (“Other”). В разделе “Антисемитизм, женоненавистничество, расизм” исследователь замечает: “Вот “негры” Элиота. В его творчестве “женщины”, “евреи” и “негры” являются чужаками, хотя и не вполне взаимозаменимы”»^{274}

. Как мы видим, пусть и с известными оговорками, основанием неприятия «евреев-вольнодумцев» выступает всё-таки инстинктивное отторжение, связанное с целостным переживанием мира, для которого всякий инородный элемент (евреи, негры, гомосексуалисты) есть вызов подобной целостности. Об этом рассуждал Элиот в своей известной работе «Идея христианского общества». Образцом христианского общества выступают община или приход, функционирование которых во многом определяется их замкнутостью или даже самоизоляцией: «Религиозная жизнь людей была бы во многом делом поведения и следования традициям; социальные обычаи приобретали бы религиозные санкции; без сомнения, появилось бы много лишнего, не связанного с верой, в местных обычаях и обрядах, которые, в случае привнесения в них слишком большой доли эксцентричности или суеверия, были бы корректируемы Церковью, но которые, с другой стороны, способствовали социальной крепости и согласию»^{275}. У Элиота «социальная крепость и согласие» мыслятся как следование определённому социокультурному кодексу, исполнение которого фактически невозможно без этнической и религиозной унификации.

Данные интеллектуальные формы отражают, как уже отмечалось выше, процесс социокультурной самоидентификации. Апелляция к биологическим сторонам часто используется конспирологическими авторами. Без сомнения, здесь наблюдается как наложение натуралистической версии «теории заговора», так и индивидуальные ксенофобские убеждения.