Это было в день моего рождения, в тот год, когда я проходила практику в центре реабилитации тяжелых наркоманов недалеко от Осло, а не в детской поликлинике в Бергене, как планировала изначально. Мы с Сигурдом снимали маленькую и страшно холодную квартирку на Пилестреде, и каждое утро я ехала на трамвае от Бишлета до железнодорожного вокзала, а там садилась на лиллестрёмский поезд; сойдя с него, шла под проливным дождем к похожему на барак зданию центра. В лучшем случае я была своим пациентам абсолютно неинтересна, в худшем они вели себя буйно. Руководил практикой пожилой психолог, которому оставалось два года до пенсии; ему давно уже было на все наплевать. В поезде и потом в трамвае по дороге домой я старалась думать о посторонних вещах, чтобы не расплакаться раньше, чем встану дома под душ, где меня никто не увидит.
— Сигурд,
— сказала я, — это обалденно красиво, но ведь, наверное, он не настоящий?Подвеска была украшена сияющим камешком, маленьким, но всё-таки… Сигурд заулыбался еще шире, на лице проступили ямочки. Я никак не могла понять, как это возможно, но у него, когда он улыбался, ямочки образовывались даже возле глаз.
— У нас же нет денег,
— напомнила я ему.— Не думай об этом,
— сказал Сигурд. — Подумай лучше, нравится тебе или нет. Если нет, можно обменять.— А можно обменять его на оплату счета за электричество? — спросила я, смеясь; смотрела на кулон и понимала, что расстаться с ним не смогу никогда.
Серебряная цепочка, простая подвеска, крохотный бриллиантик. Я плакала в д
уше — не хотела, чтобы Сигурд заметил следы моих слез, — но он был не дурак.— С днем рождения,
— сказал он. — Дай-ка я надену его на тебя.Понедельник, 9 марта: под поверхностью
В моем доме полиция. Позвонили в дверь ранним утром, представились с напускной печалью в голосе, испарившейся в ту же секунду, как я впустила их в дом, и принялись за дело. Я сижу на кухне с чашкой кофе. Не успела даже одеться как следует. И душ принять не успела. Никому не звонила. Мне звонили: Маргрете, Анника, но я не брала телефон. Я просто жду.
Полицейские на втором этаже. Что-то ищут — что, не знаю; они и сами не знают, насколько я понимаю. Все может представлять интерес, сказал нагловатый юный полицейский, который сейчас роется в ящиках с нижним бельем и носками. Он пришел вместе с той, что была здесь вчера вечером; видимо, они полагают, что ее присутствие здесь и сегодня меня успокоит. На меня это действует ровно противоположным образом: я не желаю видеть ее больше никогда в жизни, но она тут как тут — на свежем поутру лице печальная мина, чтобы показать, как она сочувствует моему горю.
— Гюндерсен хочет поговорить с вами часов в одиннадцать, — говорит она. — Гюндерсен руководит расследованием.
— Он один из наших лучших следователей, — вторит нагловатый юноша, появляясь с ней рядом.