Терапевт

Статья длинная, но хватит, я прочитала достаточно. Захлопываю книгу и дважды роняю ее на пол, прежде чем удается вернуть ее на полку. Поднимаюсь и возвращаюсь к письменному столу, закрываю и ту книгу, что лежит на нем, беру в руки крохотный секстант и пытаюсь успокоиться.

На самом деле папа так не думает. Он любит провоцировать. Но давайте не будем об этом.

Дернул же меня черт… Особенно теперь, когда в мой дом забираются чужие, а моего мужа нет в живых, когда ко мне постоянно заявляются из полиции, а спать приходится в кабинете, сжимая в руке кухонный нож. Теперь, когда мне так нужен покой…

Я стараюсь заставить себя дышать ровно. Эта вырезка хранилась в книге с восьмидесятых годов. В детстве я в любой момент могла войти сюда, раскрыть и прочитать ее. Тут ничего нового, ничего остроактуального…

Хотелось бы мне так и не прочитать этого, но раз уж я прочитала, я не в состоянии выкинуть это из головы. Теперь самое главное — не впасть в панику. Я давно знаю, что мой отец понаписал много чуши.

Кладу секстант на место. Беру в руки угловатый обломок метеорита, тихонечко поглаживаю поверхность пальцем. Сделать глубокий вдох, начать сначала…

Мой отец написал это всего через какие-то месяцы после смерти собственной жены. И его жена страдала тем, что он столь неделикатно называет дегенеративным заболеванием головного мозга. Согласно логике отца, такой диагноз должен был сподвигнуть того, кому он поставлен, взять и умереть. Не могу взять в голову, как он смел написать такое. Написать и опубликовать вскоре после того, как в его собственной семье произошла такая трагедия… Мало того, он высказывает мнение, что в том случае, если такие люди, как мама, не хотят добровольно покинуть этот мир, помочь им в этом должно государство. А поскольку государство этого не делает, он весьма недвусмысленно защищает тех, кто лишает жизни своих близких. И это ставит передо мной вопрос, над которым я предпочла бы не задумываться: значит ли это, что он сам мог совершить подобное?

Но это же безумие. Кладу в сторону обломок метеорита. Я не для этого сюда пришла. Я поехала к папе, чтобы обрести покой, почувствовать себя дома, в безопасности. Мне не хватало этого, особенно сейчас. Я покидаю кабинет, торопливо взбегаю по лестнице, бросаюсь в ту комнату, которая была моей, и запираюсь там.

Здесь все выглядит так же, как когда я здесь жила. На стенах обои в цветочек. Белые кружевные занавески. На стене полочка для безделушек, в углу плетеное кресло, на нем подушка с оборочками. Белый письменный стол. Семейное фото: я на нем совсем маленькая, а мама еще не очень больная. На кровати вязанное крючком покрывало. Стена оживлена соломенной шляпкой, на верхней полке стеллажа для книг сидит фарфоровая кукла. Есть кое-что из школьных времен: на двери — фото Леонардо ди Каприо, вырезанное из молодежного журнала с меньшей аккуратностью, чем проявляет мой отец, вклеивая вырезки в архив. Над кроватью висит стихотворение Дороти Паркер, переписанное моим детским почерком на листок в линейку, а на стеллаже стоят книги, которые я читала подростком, — разумеется, книги для взрослых: Йенс Бьёрнебу, Достоевский, Сильвия Платт, Вирджиния Вульф, Кафка. И на полочке для безделушек даже пара стопок. Но общее впечатление, что в комнате живет маленькая девочка.

Это мама обставила для меня комнату. Поэтому у меня рука не поднималась что-нибудь поменять здесь. Когда теперь я ложусь на кровать, в груди у меня снова вырастает этот тяжелый давящий ком — скорбь по всему, чего не случилось. По семейной жизни, которой мне не довелось испытать. Как сильно, должно быть, любили девочку, для которой обставили эту комнату… С каким тщанием ее мать оклеила стены любовно выбранными обоями в мелкий цветочек. Сколько она размышляла о том, какие занавески лучше всего подойдут к ним, какая кроватка. Сколько часов ушло у нее на вязание покрывала. И все ради того, чтобы детская для дочки получилась такой уютной. Успеть до того, как заболеешь. До того, как примешь слишком много таблеток и упадешь без сознания в прихожей этого дома…

Если она приняла слишком много таблеток. В смысле, если это был несчастный случай. Я откидываюсь на постель. Что за кошмарное измышление! Я правда хочу так думать? Довести мысль до логического конца, как сказал бы мой отец. Хочу я пойти этим путем?

А если представить, что это не было несчастным случаем? Если представить — исходя из папиной аргументации, которую он столь детально изложил несколькими месяцами позже, — что он решил лишить ее жизни? Помочь ей принести себя в наиблагороднейшую из жертв, как он выразился бы сам… Возможно ли такое?