Терпимость

В маленьком городке все возможно, а в провинциальном гнезде Франции восемнадцатого века, где скука, как черный похоронный покров, тяжело нависла над всем обществом, самым идиотским и фантастическим выдумкам поверили со вздохом глубокого и страстного облегчения.

Высшие судьи, полностью осознавая свой долг при таких подозрительных обстоятельствах, немедленно арестовали всю семью, их гостей и слуг, а также всех, кого недавно видели в доме Каласов или рядом с ним. Они притащили своих пленников к ратуше, заковали их в кандалы и бросили в темницы, предназначенные для самых отчаянных преступников. На следующий день они были осмотрены. Все они рассказывали одну и ту же историю. Как Марк Антоний вошел в дом в своем обычном настроении, как он вышел из комнаты, как они подумали, что он отправился на одну из своих одиноких прогулок, и так далее, и тому подобное.

Однако к этому времени духовенство города Тулузы приложило руку к делу, и с их помощью ужасная весть об этом кровожадном гугеноте, который убил одного из своих собственных детей, потому что тот собирался вернуться к истинной вере, которая распространилась далеко и широко по всей земле Лангедок (Лангедок – историческая область на юге Франции с главным городом – Тулуза. ).

Те, кто знаком с современными методами раскрытия преступлений, могут подумать, что власти потратили бы этот день на осмотр места убийства. Марк Антоний пользовался неплохой репутацией спортсмена. Ему было двадцать восемь, а его отцу – шестьдесят три. Шансы на то, что отец повесил своего сына на собственном дверном косяке без борьбы, были действительно невелики. Но никто из членов городского совета не беспокоился о таких мелочах. Они были слишком заняты телом жертвы. Ибо Марс Антоний, самоубийца, к этому времени принял достоинство мученика, и в течение трех недель его тело хранилось в ратуше, после чего оно было самым торжественным образом похоронено Белыми кающимися, которые по какой-то таинственной причине сделали покойного кальвиниста членом своего собственного ордена по должности и которые доставили его забальзамированные останки в собор с торжественностью и помпой, которые обычно приберегаются для архиепископа или чрезвычайно богатого покровителя местной базилики.

В течение этих трех недель со всех кафедр в городе добрых людей Тулузы призывали дать все возможные показания против личности Жана Каласа и его семьи, и, наконец, после того, как дело было тщательно освещено в прессе, и через пять месяцев после самоубийства начался судебный процесс.

Один из судей в момент великого просветления предложил посетить лавку старика, чтобы посмотреть, возможно ли такое самоубийство, как он описал, но его отвергли, и двенадцатью голосами против одного Калас был приговорен к пыткам и колесованию.

Его отвели в комнату пыток и подвесили за запястья до тех пор, пока его ноги не оказались в метре от земли. Затем его тело растягивали до тех пор, пока конечности не “вынимались из суставов”. (Я копирую из официального отчета.) Поскольку он отказался признаться в преступлении, которого не совершал, его повалили и заставили проглотить такое огромное количество воды, что вскоре его тело “раздулось вдвое по сравнению с естественным размером”. Поскольку он упорствовал в своем дьявольском отказе признать свою вину, его посадили на тележку и потащили к месту казни, где палач сломал ему руки и ноги в двух местах. В течение следующих двух часов, пока он беспомощно лежал на плахе, судьи и священники продолжали приставать к нему со своими вопросами. С невероятным мужеством старик продолжал заявлять о своей невиновности. До тех пор, пока верховный судья, раздраженный такой упрямой ложью, не отказался от него как от безнадежного случая и не приказал задушить его до смерти.

Ярость населения к этому времени иссякла, и никто из других членов семьи не был убит. Вдове, лишенной всего своего имущества, было позволено уйти в отставку и голодать, насколько это было возможно, в обществе ее верной служанки. Что касается детей, то их отправили в разные монастыри, за исключением самого младшего, который на момент самоубийства своего брата учился в школе в Ниме и благоразумно бежал на территорию суверенного города Женевы.