Терпсихора (СИ)

Терпсихора, слегка нахмурившись, заказала вишневого пива, и Дионис, попутно похлопывая по плечам встретившихся по дороге знакомых и незнакомых, направился к стойке. Теперь, когда они остались одни, ему нужно было столько сказать ей...но он никак не мог подобрать нужных слов.

- Чем занимаешься? Ты сюда как-то не особенно вписываешься, - она оперлась подбородком на ладонь и с любопытством взглянула на него, сразу перейдя на "ты". Ее волосы цвета арабики пахли так же: крепким кофе, без сахара и сливок, имбирем и корицей.

- Вообще-то я учитель, - признался он. - Историк. Я и сам замечаю, что здесь не совсем к месту, но мне тут нравится. Правда, иногда чересчур шумно, но музыка, танцы...прекрасны.

- Вот как, - протянула она, не отводя глаз, темно-синих, как сумеречное небо. - Считаешь всё это искусством?

"Только твой танец".

- Как и все, что заставляет человека остановить свой бесконечный бег. Замереть. Я немного художник - мне хочется уловить каждый миг жизни, каждую минуту восклицать "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"

- И что ты рисуешь?

- Море, - он застенчиво улыбнулся, теребя салфетку, по привычке складывая из нее белый кораблик. Ему хотелось написать на его бумажном борту ее имя, но под рукой не было карандаша. - Я с детства люблю море и корабли. Знаешь, что у моря может быть сто восемьдесят разных цветов? И столько же настроений.

"Знаешь, что цвет твоих глаз называется лунным индиго?"

- Я бы хотела увидеть твое море, - Терпсихора улыбнулась одними губами, хотя в глазах ее читалась грусть, и заправила выбившуюся прядь за ухо. - Сто восемьдесят танцев волн.

"Я подарил бы тебе тысячу, если бы мог".

Дионис вернулся с двумя запотевшими бокалами, веселый и бесконечно далекий от всего, что не касалось пива и мотоциклов. Однако разговор втроем выходил еще более неуклюжим, чем молчание.

- Я, пожалуй, пойду, - он поднялся из-за стола и, подняв глаза на свою музу, застенчиво улыбнулся. - Завтра нужно рано вставать.

- Нам тоже пора, - кивнула Терпсихора и встала. - Я что-то устала сегодня.

Они вышли на улицу, после духоты бара удивившись спокойствию и прохладе ночного города, и какое-то время никто не мог выговорить и слова, даже болтливый Дионис, обычно заполнявший подобные паузы. Тишина оглушала, звенела, наполняла все тело вибрирующей, нервной дрожью, пахла дождем, солью, мхом и землей. Пронесшаяся мимо машина разорвала оцепенение. Дионис засмеялся и похлопал его по плечу, прощаясь. Терпсихора взяла своего спутника под руку, и они свернули за угол, к припаркованному мотоциклу, о котором его хозяин столько говорил сегодня. А он стоял, подняв воротник куртки повыше, стоял и ждал ее последнего взгляда, легкого поворота головы. Впрочем, ему было достаточно просто смотреть на нее, и каждая деталь, каждое движение запечатлевалось на его коже причудливыми иероглифами, известными лишь ему одному.

В следующий раз он пришел в бар спустя месяц, потому что все время придумывал с десяток причин, чтобы не идти, не встречаться со своей музой, не видеть её снова в неуместной компании Диониса. В глубине души он понимал, что боится, и день за днем пытался преодолеть страх и волнение перед своим божеством, заставлял себя думать о Терпсихоре как об обычной танцовщице, но по-прежнему видел в ней музу.

Когда он пришел, набравшись наконец уверенности, на сцене танцевала не Терпсихора, а девушка, которую он раньше никогда не видел, и ее грация, ее плавное покачивание бедрами, томные взмахи рук казались ему бесконечно фальшивыми. Он десять минут вспоминал настоящее имя своей музы, чтобы подойти к бармену и небрежно поинтересоваться, будет ли сегодня выступать другая танцовщица. Настоящая.

Бармен пожал плечами.

- Здесь она давно не появлялась. Может, выступает в другом клубе, не знаю.

В тот вечер он напился, как не напивался ни разу в жизни. Кажется, рассказал бармену о Терпсихоре - заплетаясь на всех остальных словах, он ни разу не запнулся на ее имени. Кажется, плакал. Кажется, полез на сцену, чтобы найти хоть какой-нибудь ее след. Кажется, он был дураком.