Terra Insapiens. Дороги

— Именно так… Я утверждаю, что каждый человек — биологический механизм, не обладающий свободой воли, но выполняющий заложенную в него программу.

Артур не стал спорить, но не преминул заметить:

— А муравьи?

— Что муравьи? — не понял Андрон.

— Это же не нормально у себя в квартире, как ты рассказывал, заводить муравейник.

— Почему? — искренно удивился Андрон. — Почему заводить кошек и собак можно, а муравьёв нельзя? Где это написано?

— Значит, абсолютно нормальных людей нет?

Артур задумался. Куда же он должен поставить себя?

— Разве могут в реальном мире быть идеальные вещи? — рассудил Андрон. — Вот Земля, например — шар, так и тот сплюснутый. Это считается нормальным. Найдите идеально круглую планету, её сразу запишут в ненормальные и посадят в межпланетный сумасшедший дом.

Наутро Паскаль вернулся и сменил Артура на кухне. Артур вернулся в комнату Сократа, улёгся на свою постель и стал думать — чем бы ему заняться? Андрон от скуки взялся читать Библию. Артур с интересом украдкой наблюдал за его лицом, которое откровенно отражало его эмоции от прочитанного. Он то недоверчиво сжимал губы, то наклонял голову набок, как бы удивляясь чему-то, то насмешливо улыбался. Задумавшись, он спросил Артура:

— Иезекииль — это фамилия или имя?

— Что, прости? — не понял Артур.

— Это имя, — отвлёкся от своих мыслей Ньютон. — Фамилий тогда ещё не было.

Андрон продолжил чтение, но вскоре захлопнул книгу и встал.

— Пойду, проверю своих муравьёв, — сказал он и, накинув тёплую куртку, вышел.

— Заботливый! — усмехнулся Ньютон. — Переживает за будущую цивилизацию. Он их старыми тряпками укрыл от холода… Надо посоветовать ему написать скрижали для них. Будет у них ветхозаветным пророком.

— Они читать не умеют, — улыбнулся Артур.

— Пусть научит, — сказал Ньютон. — Как только встанут на ноги, пусть сажает их за парту. Я, так и быть, им начальную физику буду преподавать.

— Писатель с Поэтом могут преподавать литературу, — стал размышлять Артур. — Сократ — основы философии. Паскаль проведёт уроки информатики. Судья прочитает основы права. Маркус будет учителем рисования. А я… А я ничего не умею.

— Так не бывает, — посмотрел на него искоса Ньютон. — Что-нибудь все умеют.

Артур задумался.

— Может быть, — нерешительно сказал он, — учитель истории?

— Хорошее дело, — согласился Ньютон. — Только истории у них пока нет… Вот интересно — а с чего начинается человеческая история?

— С Адама и Евы, — улыбнувшись, сказал Артур.

— Ну нет! Это выдуманные персонажи. А настоящая история, я думаю, началась с наскальных рисунков. Это самые древние страницы истории.

В комнату вернулся Андрон.

— Как поживают твои подопечные? — спросил его Ньютон. — Не замёрзли?

— Всё нормально. У них диапауза — зимовка, значит. Я поставил в комнате небольшую плитку. Так что не замёрзнут.

— Ты о них заботишься как о детях малых, — пробурчал Ньютон. — Хоть одного научил ходить на двух ногах?

— Это не так быстро, — заявил, укладываясь в постель, Андрон. — Но я человек настойчивый — своего добьюсь.

— Будешь их в цирке показывать, — съязвил Ньютон. — «А сейчас на арене дрессированные муравьи!»

— Ага! — не обиделся Андрон. — Только зрителям надо будет театральные бинокли раздать.

К концу зимы Поэт простудился и заболел. Температура подскочила за сорок. Он метался в своей постели, тяжело дыша. Артур ухаживал за ним, вытирая капли пота с горячего лба, заваривая крепкий чай с дикой малиной, поправляя одеяло.

Иногда, в горячке, Поэт читал обрывки несвязных стихов, которые сливались в какую-то бредовую молитву.

Это написано мелом на белом,

Слова невидимы, но ясны.

Каждая тварь — Господне дело,

Имеет права на цветные сны.

Мысли его перескакивали и рвались, как нитки в руках неумелой швеи. Иногда сознание его совсем омрачалось, и он переходил на явный бред — inarticulata et illiterata.

Адам подходил, смотрел на градусник, поджимал губы и рылся в аптечке в груде таблеток. Следом приходил Хозяин, выхватывал у Адама аптечку, отгонял всех от больного — «каждый бродяга мнит себя врачом!» — и назначал своё лечение.

Жарко топилась печка, Артур подбрасывал в неё дрова, обжигая пальцы горячей заслонкой. Маркус сидел в ногах у Поэта и гладил его по руке с виноватым взглядом подброшенного котёнка.

Через три дня температуру удалось сбить и больной медленно пошёл на поправку. Проснувшись утром, Артур застал его за чтением Овидия.

— Изучаете латынь или хотите посоревноваться с поэтом?

— Я пробовал писать стихи на латыни, но понял, что получается чушь. Писать стихи надо на родном языке. Но читать их надо только на языке оригинала. Я, на примере Овидия, ещё раз в этом убедился… Переводная поэзия может быть хорошей, но это уже другая поэзия… Например, я читал, как Чуковский переводил Уитмена. «Bat-eyed priests» он перевёл как «священники с глазами летучих мышей». И сокрушался о том, что это в четыре раза удлиняет строку и убивает весь её ударный эффект, а буквальный перевод на русский язык невозможен. Тогда получится — «летучемышеглазые священники». Это и звучит дико, и всё равно не попадает в размер.