Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения

Сад, который в японской культуре всегда ассоциировался с покоем, умиротворенностью, долгожительством, защитой от вредоносного и враждебного пространства, приобрел совсем другие функции. Его природа стала иной, она лишилась собственного независимого бытия и превратилась в декорацию, на фоне которой главным действующим лицом стал человек. Теперь сад воплощал не Небо, Землю и человека, а Государство и человека в его государственном измерении. Недаром садом Уэно долгое время управляло министерство императорского двора. Но это был не прежний «закрытый» для посторонних сад сына Неба, это был сад отца нации, в который он милостиво и гостеприимно приглашал своих детей, и не просто приглашал, а настойчиво советовал приходить туда целыми семьями, чтобы они напитались светом – как его собственным, так и светом новой цивилизации, которая на японском языке стала обозначаться сочетанием двух иероглифов – «письмена» и «свет» (буммэй). Этот сад не моделировал мироздание, он представлял собой пространство, изоморфное пространству японской империи. Он не только защищал человека от зловредных флюидов/миазмов, но и сам создавал такую атмосферу, которая отправляла людей покорять заграничное пространство, которое генерировало миазмы. Создание такого сада являлось подготовительным этапом для будущих свершений. В таком саду главным элементом оказывалась не собственно природа, а те знаковые здания, которые располагались в окружении зелени. В соответствии с требованиями времени эти здания были каменными (кирпичными) – они заняли место прежних камней традиционного японского сада. Эти постройки и стали новыми достопримечательностями-мэйсё, они вызывали совершенно новые ассоциации, не связанные ни с японской историей, ни с японской природой. Скорее, в особенности на первых порах, они вызывали в памяти образы «передовой» Европы.

Однако с течением времени ситуация менялась, происходил процесс «вспоминания» старых мэйсё. Эти запечатленные в произведениях искусства «знаменитые места» Японии были запрятаны под музейную крышу. В императорский музей в Уэно свозили лучшие произведения традиционного искусства, так что именно в Уэно была достигнута наивысшая в стране концентрация мэйсё на единицу площади.

Новые европейские здания, эти садовые «камни», были высокими, т. е. «стоячими», наиболее благоприятными для «приземления» туда божеств. И действительно, император регулярно посещал те мероприятия, которые проводились на территории Уэно. Он присутствовал на церемонии открытия парка, неизменно посещал проводившиеся там выставки. В 1870-е годы Мэйдзи приступил к поездкам по стране, чтобы установить со своими подданными более тесную духовно-визуальную близость. Во время этих поездок государь общался с народом, однако жители Токио были этой возможности лишены. Поэтому в 1879 г. они попросили государя предоставить им счастливую возможность пасть перед ним на колени. Показательно, что эта возможность была реализована в парке Уэно, т. е. именно парк был признан тем местом, которое наилучшим образом отвечает этой ритуальной цели. На церемонию встречи с императором специально пригласили стариков, которым минуло 80 лет. В старые времена таким старикам время от времени от имени государя жаловали рис, теперь им пожаловали лицезрение императора – право, которым они раньше не обладали. Сам же император лицезрел своих верных подданных, которые показывали ему свои умения – искусство владения мечом, копьем и конной стрельбой из лука. Посещение парка императором было приурочено к визиту бывшего президента США генерала Гранта, который смог убедиться в склеивающих японскую нацию потенциях парка и даже посадил там два дерева. В 1930 г. в парке был установлен памятный знак, посвященный высокому визитеру. Через 11 лет случится Пёрл-Харбор.

Несмотря на коренное преобразование традиционного садового пространства, публичный парк Уэно сохранил прежние защитные функции. Это касается и повседневной охраны здоровья, и противодействия стихийным бедствиям. Во время страшного землетрясения 1923 г., которое сопровождалось опустошительными пожарами, множество людей (их число оценивается более чем в 60 тыс. человек) нашли безопасное убежище в саду Уэно[517]. Этому способствовали и обширный пруд Синобадзу, и вековые деревья, выстоявшие в огне. В условиях плотной токийской застройки публичные сады стали играть роль спасительного места при возникновении пожаров и стихийных бедствий (продолжают они играть эту роль и сегодня).