Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения

Однако с учреждением публичных садов ситуация в Японии начинает меняться, сад и пруд становятся сценой для совершения там поступков, которые были немыслимы раньше. «Передовые» юноши прогуливаются там с девушками, а молодые герои повести Мори Огай «Дикий гусь» (1911–1913) убивают камнем гуся, мирно обитавшего в пруду Синобадзу. Убив, скрытно уносят и с аппетитом пожирают убоину[515]. Пруд, который всегда служил резервуаром для отпущения туда живых существ, превращается в место убийства. Новая культура бесцеремонно отменяла культуру прежнюю. Носители этой новой культуры являлись поборниками прогресса – убив гуся, они тащат труп домой и, как ни в чем не бывало, обсуждают по дороге формулу вычисления объема конуса.

Одним из способов структуризации нового садового пространства стали памятники – явление, которое полностью отсутствовало в традиционном арсенале японского садовника. При входе в парк возвышалась бронзовая статуя Сайго Такамори (1827–1877), признанного в декабре 1898 г. образцовым воплощением самурайского духа. В немалой степени это было обусловлено победной войной против Китая за «освобождение» Кореи от китайского влияния. Сайго был горячим сторонником присоединения Кореи к Японии, но при жизни его мечта осуществиться не успела. О символической важности фигуры Сайго Такамори, которая с течением времени приобретала все большее значение, свидетельствует тот факт, что именно с площадки, где был установлен памятник, император Сёва в марте 1929 г. осматривал город, заново отстроенный после разрушительного землетрясения 1923 г[516]

. Этот акт осматривания столицы был современным осмыслением ритуала «осмотра страны» (куними), известного с глубокой древности. Этот акт подтверждал право государя на владение страной.

Мори Огай

Памятник Сайго Такамори в парке Уэно

В 1912 г. в парке была установлена бронзовая конная статуя принца Комацу-но Мия Акихито (1846–1903), известного своими военными свершениями. Одним из них было усмирение мятежа 1876 г., который возглавлял Сайго Такамори. Принц Комацу стал командующим японской армией во время войны против Китая в 1894–1895 гг., получил звание маршала. Статуя Сайго Такамори запечатлела его с охотничьей собакой, принц восседал на коне. Конный принц победил Сайго с собакой, оба они украшали сад и структурировали пространство не столько природное, сколько имперско-историческое. Оба они были людьми военными. Только они могли рассчитывать на то, чтобы быть запечатленными в бронзе. Традиционный сад останавливал время и демонстрировал неизменные ценности. Публичный парк новейшего времени демонстрировал текучесть времени, отлитого в металл.

Статуи Сайго и принца Комацу не отправили на переплавку даже во время Второй мировой войны, когда Токио лишился почти всех своих памятников из металла. В этом отношении судьба японских памятников из камня была более завидной. Но, как мы видим, и некоторые важнейшие государственные символы из бронзы тоже избежали переплавки и до сих пор украшают парк.

Таким образом, сад превращался в пространство, которое государство «метило» всеми доступными для него способами. С помощью этих меток оно внедряло в сознание подданных важные для его функционирования ценности, формировало новую картину мира, превращало сад в хранилище многочисленных достопримечательностей (мэйсё), не имевших отношения к собственно природе. Во многих парках того времени насыпали горку, которая символизировала Фудзи. Но эта Фудзи была, скорее, не уникальным природным объектом, а символом мощи японской империи, черпавшей свои силы в природе и одновременно заставлявшей природу напитываться человеческим, державным духом.

Представленная в парке Уэно картина мира была «живой» в том смысле, что содержимое парка и экспозиция его музеев все время менялись, каменные здания пополнялись и наполнялись новыми экспонатами. Прелесть и идея традиционного сада заключалась в демонстрации двух начал – неизменности основ мироздания (камень и вода) и сезонной изменчивости растительного мира. Эта изменчивость считалась показателем «естественности» устройства этого мира. Каменные здания, расположенные в Уэно, обладали необходимой государственной (имперской) прочностью, их внутреннее наполнение (экспонаты) демонстрировало подвижность и подлежало постоянной ротации, реагируя на контролируемый государством событийный ряд. Камни традиционного сада были природно-необработанными, каменные сооружения в современном парке были целиком произведением человеческих рук. Поэтому современное садовое пространство не столько моделировало природный порядок, сколько создавало порядок человеческий, государственный, имперский. Западные идеи о покорении природы были явлены в таком пространстве в полной мере.