Меня, конечно, можно считать
На «Бармаглоте» я всю дорогу сидел у себя в углу, пытаясь придумать, как решить очередную проблему, и ко мне то и дело приходили декораторы и спрашивали: «Терри, может, сделаем так и так?» Первой реакцией всегда было желание послать этих декораторов подальше, но потом я понимал, что они говорят дело, что они только что показали мне, как выйти из безвыходной ситуации, в которую я сам себя загнал. Когда я поехал в Штаты снимать «Короля-рыбака», основная проблема была в том, чтобы заставить людей, работавших на картине, открыться и осознать себя участниками съемочного процесса. В отношении кинопроизводства американцы — абсолютные фашисты: стоит режиссеру щелкнуть пальцами, и люди разбегаются в страхе. Только через несколько недель мне удалось убедить их, что я не бог, что мне требуется их участие, мне нужно, чтобы они высказывали свои сомнения и вопросы. Чем более успешным я становлюсь, тем сильнее у окружающих желание переложить всю ответственность на мои плечи, а я такие ситуации ненавижу, я впадаю в ступор. Все должны разделять ответственность и вину, а критику я уж как-нибудь вынесу — в конце концов это моя работа.
Думаю, основная причина в том, что его продавали как «пайтоновскую» картину, и в таком качестве он ожиданий публики не оправдал. В Германии, Польше и других странах, где «Пайтон» известен не был, картину приняли очень хорошо, отзывы поступали исключительно хвалебные — а там, где «Пайтона» знали, публика ничего, кроме «Пайтона», в картине видеть не хотела. Фильм действительно смешной, но только вполовину смешной — на все остальное, что я пытался сделать, никто не обратил внимания.
У меня хватило смелости обратиться к нью-йоркским критикам с заявлением, что «Бармаглот» — не «пайтоновский» фильм и что если и есть вещь, в связи с которой его следует рассматривать, то я бы предложил рассматривать его как дань почитания Брейгелю и Босху. На это критики, конечно же, обозлились. К нью-йоркским критикам не принято обращаться с разъяснениями о том, как следует рассматривать картину, так что рецензии сочились ядом и распространяли злобу. Поучаствовал даже «Ньюсуик»: «Гиллиам Сомнительный» называлась статья, посвященная больше мне, а не картине. Как я мог упомянуть великих художников, наподобие Брейгеля и Босха, в одном ряду с этой грязной похабщиной? Похоже, они ни разу не рассматривали эти картины: ведь персонажи там только и делают, что испражняются; юмора и человечности в Брейгеле и Босхе никто не видел. Ведь эти художники создали огромные, простирающиеся во все стороны миры: распятие всегда обнаруживается где-то вдали, а кругом не прекращается карнавал. Естественно, это переходный фильм, потому что я все еще оставался «пайтоном», но я знаю, что он работает и на совершенно другом уровне.
Думаю, он нравился детям, но как раз детям его смотреть не разрешили, сочтя слишком грязным и непристойным, — полный идиотизм, если вспомнить, какой бред им смотреть разрешают. Как бы то ни было, финансового успеха фильм не имел и окупился лишь через много лет, но все-таки окупился, деньги всем вернули, и к настоящему моменту каждый даже получил какую-то прибыль. Я лично думаю, что там есть замечательные моменты, кое-что нужно было сделать иначе, но во многих отношениях это вполне симпатичное кино. Для меня эта картина была первым шансом оторваться от «Пайтона» и попробовать заняться чем-то другим: здесь есть и любовная линия, и приключенческая, но «пайтоновские» шутки все же присутствуют.