Территория Дозоров. Лучшая фантастика – 2019

Внутрь кольцевой дороги бычагам ходу не было. На Люберецком подворье вокруг поезда засуетились древляные. Бычаг распрягли и отвели к исполинским стойлам, а телеги ломовыми растащили по одной. Добронравный купец сунул Рахмету несколько медяков и, подмигнув, посоветовал больше с теневыми за игру не садиться.

Не выходя с подворья, Рахмет нашёл рюмочную и влил в себя новую меру духовитого посадского самогона. Договорился с обедавшим лихачом, что тот подбросит до Садового за умеренную мзду.

Немеркнущая встретила беглеца обычной мешаниной красок, звуков, запахов. На перекрёстках мальчишки-вестовые выкрикивали заголовки новостных свитков. Насупленные чиновники спешили из приказов по домам. Румяные лоточницы на площадях торговали жареными оладьями по княжке за пару. В Кузьминском саду из-за деревьев звучали гусли и рожки. Задирая колени, молодые барышни крутили стремена изящных трёхколёсников.

Рахмет смотрел на Немеркнущую глазами постороннего – хотя как мог стать чужим единственный город мира? Прежняя жизнь кончилась, а новая ещё не началась.

Уже в сумерках он добрался до Сущёвки и долго ломился в дверь Служебного училища для детей древляного рода.

На стук приплелась глуховатая сторожиха Матрёна, внимательно рассмотрела Рахмета в глазок, зазвенела цепочкой:

– Чтой-то вы припозднимшись нынче, господин учитель?

Тёмные пространства дышали недавним детским гомоном, суетой перемен, сухим порядком урочного времени. Взяв у Матрёны ключ, Рахмет поднялся по лестнице в учительскую.

Поспешив к своему столу, он едва не своротил набок деревянное мироподобие, выпуклой тарелкой застывшее посреди прохода. За время отсутствия учителя его подопечные с художественного отделения построили по границе мира Великий Плетень из мятой стеклянной бумаги, окрасили чёрным угольные отвалы в крае Шатурском, надписали названия поселений в крае Клинском, собранных из поджиговых коробков.

Со дна нижнего ящика, из-под груды непроверенных работ, Рахмет извлёк небольшой тяжелый свёрток. Всё оказалось на месте – три серебряные палочки в палец толщиной – нерубленые гривни с оттиском дома Мрило, и два удостоверения личности, «ульки», на Кирьяна Фадеевича и Аграфену Ратиборовну Коротаевых, супружескую пару древляного рода.

С вешалки в углу снял служебный кафтан, надел, схоронил свёрток во внутренний карман и уже собирался идти, когда за дверью послышались шаги и на пороге встала сутулая тень.

Глаголь

– Добрый вечер, Никодим Добрынич!

– Ко-ро-та-ев! – брезгливо произнёс по слогам начальник училища, цаплей вышагивая навстречу Рахмету. – Вы без спросу пропустили два урока, мы даже не успели подобрать замену. Что за орда? Извольте объясниться.

«Кривда на кривду», – подумал Рахмет, выдумывая очередную небылицу.

– Обобрали меня, Никодим Добрынич, – покаянно сказал он. – Тюкнули по затылку в переулке, платье стянули, а с ним и рублёвая заёмка ушла, и мелочи горсть. Хорошо, добрые люди не дали замёрзнуть, озолоти их Велес.

– Да уж чую, как не дали! Совсем за место не держитесь?! Пьяным заявиться в училище – постыдились бы, Коротаев!

Бочком-бочком Рахмет пробрался к дверям.

– Я очень дорожу этой работой, Никодим Добрынич, уж не гневайтесь… – и пулей выскочил из учительской.

В служебном он работал не на ставке, а сдельно, по часам. Взбреди скорниловским сыскарям в голову сопоставить время налётов и переёмов, проведённых ватагой Соловья за последние пять лет, с расписанием уроков «починки и наладки чужеродных предметов» в сущёвском училище, уж они обратили бы внимание, что события эти не совпали ни разу. Но пока не взбрело, слава Мокоше-Милостивице!

Здесь когда-то служил ещё отец Рахмета, преподавал начальное числоведение и основы веществознания – большего древляным детям изучать не полагалось. Зато другие три рода совершенствовали кудесные навыки, впитывали силу основ, составляющих мир, – земли, огня и воздуха. В училищах коренных упор делали на растениеводство и недрознатство, у листвяных – на науки о движущих силах и перевоплощении животных, теневые, по слухам, осваивали игры со словами, умовластие, народопользование.

Рахмет запомнил отца весёлым и любознательным. Однажды выкопав на грядке какой-то старый горшок, отец попытался разобрать на нём полустёртые надписи. Полгода таскался в городскую книжницу, сопоставлял древнюю грамоту с нынешней. Другой раз, как заправский листвяной, взялся рукодельничать, собрал из выпуклых стекляшек настоящий загляд. Ночами они с Рахметом выходили в огород и сквозь дымку, подсвеченную бессчётными уличными светильниками Немеркнущей, изучали щербатый лунный лик.

Отца отчислили из служебного, когда он из лучших своих учеников собрал кружок, чтобы считать звёзды в небе. Отчислили жёстко, навсегда, с «волчьей выпиской». А кроме учительства, отец ничего не умел – и не захотел уметь. В один день жизнь семьи поломалась, пошла под откос.

«…», – твердил отец, подливая себе духовитого «забывая» из мутной бутылки. Больно? Забывай! Обидно? Забывай, забывай, забывай! Отец захирел, зачах и спился за короткие и мучительно долгие два года.