Впереди прыгал огонек, призывным тявканьем уводящий Хельгу от погони. Ветер принес полное боли и ужаса ржание, громкий испуганный крик, а потом голоса преследователей начали отдаляться, пока не пропали совсем. Шумно всхрапывала лошадь, колошматили копыта, кузнечным молотом стучало сердце. Чудо, что ни одно из четырех копыт не угодило в мышиную нору, не застряло меж веток валежника. Не иначе услышал Всеотец! Когда же безумный бег стал наконец замедляться, лошадь вдруг споткнулась, грудью врезалась в бурелом, и Хельга на мгновение узнала, каково это – летать, не имея крыльев.
Как оказалась на ногах – сама не поняла. В груди теснился воздух, ни выдохнуть, ни вдохнуть. Шумело в голове, а перед глазами резвились цветастые круги, и над всем лесом, пугая ворон, носился истошный визг. Хельга проморгалась, сплюнула красным. Завертелась, не зная, откуда ждать погони, но увидела лишь свою несчастную лошадь.
Обломок молодой березы пробил животине грудь и вышел со спины, чуть дальше правой лопатки. С острого конца капала кровь, густая, яркая. Обезумевшие глаза навыкате, вот-вот вывалятся из орбит. Слабеющие ноги месили палую хвою. Чудо, что все еще жива. Страшное, злобное чудо.
Руки дрожали. Пришлось уложить клинок плашмя на предплечье, чтобы не трясся. Хельга мягко воткнула меч в выпученный синий глаз лошади. Глубоко, почти до половины. Лошадь сразу обмякла, повисла на обломке ствола, как перепелка на вертеле. Смолк душераздирающий визг, и стало так тихо, как бывает только в лесу в присутствии смерти.
– Они отстали.
Хельга резко обернулась, держа меч двумя руками. Нет, всего лишь лисавка-вайе. Стоит как ни в чем не бывало, лапки на груди сложила. Даже не запыхалась после быстрого изнурительного бега.
– Пара коней ноги переломали, да и наездникам досталось. Один до утра не доживет.
Хельга устало шлепнулась на задницу, схватилась рукой за помятый бок. Нехорошо кололо в боку, не иначе ребра треснули. Вайе терпеливо ждала, подергивая носом.
– Ну чего тебе? – хрипло выдавила Хельга.
– Они отстали, но не остановились. Жрец упрямый. Идет по следу. Трое уводят коней и раненых, остальные с ним. Самые злые.
От этих слов Хельге захотелось, чтобы кто-нибудь добил ее, как ту лошадь. Не было сил подниматься, бежать. Заломило все тело. Ныла ушибленная спина, горели огнем содранные ладони, бок при каждом вдохе кололо все сильнее. Моргать и то было больно.
– Поднимайся, воительница. Теперь я тебя поведу, я тебя схороню.
– Куда? – простонала Хельга. – Где, в душу мать, ты меня схоронишь?
– Есть! Есть места! – горячо залопотала вайе. – Есть еще вайат. Далеко, в самой глуши, где даже Псы не учуют. Туда пойдем. Поднимайся же!
Хельга устало вздохнула. Вновь скривилась от боли в боку. Послушно поднялась, стала стягивать с лошади седельные сумки. Злато проклятое, отчего ж ты тяжелое такое?! Но бросить нельзя, никак нельзя. Мех с водой, пустой почти, но это и хорошо. В лесу вода найдется. Еды мало, вот это беда. Вайе сказала, далеко… А та, словно мысли услыхала, подлезла под лошадь, вспорола когтями поджарое брюхо. Когти у нее оказались острыми, как ножи. На хвойную подстилку с хлюпаньем повалилась требуха. Не смущаясь крови, вайе сунула лапу глубоко в конское чрево, вынула огромные, исходящие паром сердце и печень. Отобрала у Хельги суму, скаля острые зубки, затолкала кровавую добычу внутрь.
– Далеко пойдем, в самую глушь, – повторила она, перекидывая суму через плечо.
И они пошли. Пошагали в темную чащу, где косматые ели удушили последний листок, последнюю травинку, разрослись великанским колючим царством, в котором не то что человеку – свету дневному места не было. Порой Хельге чудилось, что она погружается в старую страшную сказку из тех, что долгими зимними ночами старики рассказывают детям, про древних богов и великих героев, про чудищ лесных и коварных духов, и только медленно заживающие раны, только распухшие суставы болью своей напоминали о том, что все взаправду.
Ночи становились холоднее, да и днем изо рта вырывался белесый пар. По утрам Хельга стряхивала с плаща иней. Здесь, под кронами вековых елей, солнце не могло согреть ее. Костров не жгли, опасаясь Псов. Вайе говорила, что до них четверть дня пути, но Хельге не хотелось давать преследователям подсказки. Жрец идет напролом, ведомый одним лишь загадочным чутьем своим, а вайе скользит звериными тропами, кои людской глаз сразу и не приметит. Ну, оторвались, ушли от погони, да только Хельга шкурой чувствовала упрямую поступь гридневских сапог.
– Ты их слышишь? – спросила Хельга как-то на привале.
Пятая или шестая ночь то была, уже и не сосчитать. Лес плутал, сердито хохлился зеленой щетиной, сливался в мохнатую стену, стирал пройденные шаги и прожитые дни. От ночевок на стылой земле Хельгу лихорадило, мучил кашель, отдавался в боку резкими уколами. Вайе принесла ей кореньев, тонких, похожих на белых червей, и Хельга послушно жевала. Рот наполнялся горькой слюной со вкусом земли, но боль и вправду отступала. Вот бы огня еще, руки погреть, и совсем жить можно…