Тертый шоколад

Ничего подобного! Лика мило улыбнулась Вовочке, надела бабушкин фартук и принялась заваривать чай. С третьей попытки ей удалось поставить кипятить воду. Вообще-то у нас есть электрический чайник, но пусть помучается. Лика растерянно обернулась ко мне и спросила:

— А где у нас чай?

— Справа на полочке.

Лика похожа на пятилетнюю девочку, которая впервые в жизни решила испортить что-нибудь на кухне. Она двумя пальцами вытащила из коробки чайный пакетик и посмотрела на него с непритворным ужасом.

— Нет, сладенькая, я хочу настоящий чай, а не в пакетике! — просюсюкал Вовочка и умильно посмотрел на нее снизу вверх.

У Лики такой вид, как будто она сейчас упадет в обморок.

— В чайнике есть заварка, — сжалилась я.

Мама облегченно вздохнула и налила развалившемуся на стуле поэту чай. Никогда не думала, что можно развалиться на стуле, но субтильный Вовочка с легкостью это продемонстрировал.

Трюфель заскулил и стал скрестить в дверь. Может, Лика настолько сошла с ума, что первый раз в жизни с ним погуляет? Хотя нет, глупо было надеяться… Теперь мне даже стоя позавтракать не удастся.

— Я с ним погуляю! — вдруг вызвалась Варежка.

— Ну ладно, — милостиво согласилась я и уселась на ее место.

Господи! Вовочка достал из кармана мятый листик и протянул Лике. Если это стихи, то, слава богу, что он их вслух читать не стал.

— Я подумаю, — кокетливо пролепетала Лика.

Он заулыбался. Что бы там могло быть, в этой записке? Мама встала из-за стола и ушла в гостиную.

— Прекрасно выглядишь, — почему-то шепотом сказал Вовочка.

— Я в курсе, — мрачно ответила я.

— Мне кажется, ты такая романтичная… Слушаешь Брамса, читаешь Набокова и любишь фиалки, — разошелся он. Даже глаза закатил от собственной проницательности.

Приехали, Набоков. Кажется, у меня начинается та же паранойя, что и у Варежки.

— А кто такой Брамс? — с непроницаемым видом спросила я.

Вовочка от такой вопиющей глупости чуть не уронил кружку с чаем:

— Брамс — это известный французский композитор!

Хм… Я всю жизнь думала, что немецкий.

Сияющая Лика вернулась из гостиной и заявила:

— У нас сегодня обедает Билл!

И почему это Лика так радуется? Пару месяцев назад она каждый день пересматривала вторую часть «Убить Билла» и гомерически хохотала во время последней сцены. Билл — это Борис Илларионович, главный режиссер в театре, где работает Лика. Отвратительный тип. Зато наша бабушка его всегда обожала и до сих пор считает лучшим кандидатом Лике в мужья. То, что ему шестьдесят лет в обед и что он ППП, ей без разницы. ППП — это писклявый плешивый придурок. В прошлом году Билл оказался настолько умным, что именно Ирине Родионовне признался в любви к Лике. Запутанная схема, но сработала идеально. Бабушка в конце концов придумала бы, как заставить Лику согласиться. Ввела бы в состояние гипноза, например. Но, к счастью для Лики (или к несчастью?), Билл оказался нетерпелив и нашел себе новую пассию, Лялечку. Она младше Лики лет на двадцать и такая же актриса, как и я, потому что после школы закончила только трехмесячные курсы. Билл отдал ей половину Ликиных ролей и дошел даже до того, что в новом спектакле утвердил Лику на роль Лялечкиной матери. Но не зря мама заканчивала Щукинское училище, а не курсы. Ликиными стараниями спектакль провалился, и с тех пор Билл старательно делает вид, что всю жизнь был ей только другом.

В дверь кто-то ожесточенно ломился. Это Варежка, и, кажется, она потеряла Трюфеля. Во всяком случае, собаки не видно.

— Я только спустила его во дворе с поводка…

Поймать Трюфеля на открытой местности физически невозможно. Надо было просто дождаться, пока он устанет. А Варежка ушла, и где теперь искать этого скоростного пакостника, я понятия не имею. Мы облазили весь двор. Орали в окошко подвала: «Трю-у-уфель!» Оттуда выглянул заспанный бомж и покрутил пальцем у виска. Собаки нигде не было.

Через час, дома. Бабушка на кухне грохочет кастрюлями и громко жалуется, что не успеет приготовить Биллу нормальный обед. Наверное, это был единственный способ заманить Ирину Родионовну обратно домой — сказать, что без нее Билл умрет от голода. Я в гостиной сочиняю текст объявления, пытаясь заменить банальное «пропала собака» на что-нибудь более яркое. Варежка извиняется со скоростью шестьдесят раз в минуту. Лике, кажется, все равно. До сих пор не может простить Трюфелю пожеванную сумочку «Gucci» из телячьей кожи. Ну, и любимый плед. И стулья. И мои диванные подушки. Подушки испортила Варя, но Лика бы не поняла — вот и пришлось свалить на собаку…

Я отправилась расклеивать объявления, и чуть не наступила на их главного героя, который спокойно сидел у двери подъезда. Надо было догадаться, что ничто не помешает Трюфелю вернуться к обеду. Но вернулся он не один. С ним пришли большие проблемы.

Не успела я закрыть за собой дверь, как в нее начала ломиться тетенька 60-го размера в ярко-рыжей дубленке. Она была очень взволнована и пыхтела, как паровоз. Только я собралась вежливо поздороваться, как тетенька начала громко орать:

— Ваша отвратительная собака грубо изнасиловала моего пупсика!!

Она что, не в себе?