Стихотворение «19 октября» было написано за месяц-два до годовщины, к празднованию её дошло до лицея, и профессор русской и латинской словесности Н. Ф. Кошанский имел возможность прочитать его новому набору учащихся. По воспоминаниям современника, Николай Фёдорович читал «с особым чувством, прибавляя к каждой строфе свои пояснения».
Поэт не жаловал Александра I, отлучившего его от друзей и очагов культуры. Но за шесть лет пересмотрел своё отношение к царю. Не горели верноподданностью монарху и многие лицеисты первого выпуска. Зная это, Пушкин несколько озадачил друзей своим последним (не первым, как следовало бы) тостом:
Часть детства, отрочество и пролог юности Пушкин провёл в стенах лицея, заменившего ему отчий дом. Не зная родительской ласки, подросток довольствовался вниманием и заботой преподавателей и обслуживающего персонала закрытого учебного заведения. Лицей стал для молодого поэта первоначальной школой жизни, и Александр Сергеевич часто вспоминал его с сыновьей теплотой и душевным волнением, отводя ему исключительное место в своей системе ценностей:
В стихотворении, посвящённом четырнадцатой годовщине лицея, Пушкин провидчески писал:
Как в воду глядел — 9 октября 1826 года получил долгожданную свободу.
Девятнадцать часов счастья
И. И. Пущин, «первый друг» Пушкина, собираясь в Псков, чтобы навестить сестру, решил заглянуть и в Михайловское. Сообщил об этом А. И. Тургеневу, по совету которого будущий поэт был определён в лицей.
— Как! Разве не знаете, что он под двойным надзором — и полицейским и духовным? — удивился Александр Иванович.
— Всё это знаю; но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении.
— Не советовал бы; впрочем, делайте, как знаете, — прибавил Тургенев.
Визит в Михайловское состоялся 11 января 1825 года. Лошади как бешеные вломились в приоткрытые ворота усадьбы, пролетели мимо крыльца дома и завязли в снегу. Было восемь часов утра.
— Я оглядываюсь, — вспоминал Пущин, — вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке.
Комната Александра Сергеевича была первой по коридору сразу при входе в дом. В небольшом помещении, квадратном в плане: кровать с пологом, письменный стол и шкаф с книгами. «Во всём поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожжённые кусочки перьев (он всегда, с самого Лицея писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах). Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни.
Я между тем приглядывался, где бы умыться и хоть сколько-нибудь оправиться. Дверь во внутренние комнаты была заперта — дом не топлен. Кой-как всё это тут же уладили, копошась среди отрывистых вопросов: что? как? где? Вопросы большею частью не ожидали ответов. Наконец помаленьку прибрались. Подали нам кофе; мы уселись с трубками. Беседа пошла привольнее».