Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Взаимной поддержкой друзей стала их переписка: «Скажи Нащокину, — наказывал А. С. Пушкин композитору А. Н. Верстовскому, — чтоб он непременно был жив, во-первых, потому что он мне должен; 2) потому, что я надеюсь быть ему должен; 3) что если он умрёт, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, т. е. умного и дружеского» (10, 320).

Эта внешне шутливая форма просьбы выражает сердечную и нежную привязанность поэта к одному из самых близких и преданных ему друзей. С Павлом Воиновичем Пушкин познакомился ещё в лицейские годы. Затем жизнь разлучила их. После возвращения из ссылки старая связь восстановилась. По свидетельству супруги Нащокина, дружба между поэтом и её мужем была настолько тесна, что в молодости, будучи оба холостыми, они жили в Москве несколько лет на одной квартире и во всех важных вопросах жизни всегда советовались друг с другом.

О духовной близости друзей свидетельствует их переписка. Почти сразу после отъезда молодожёнов из Москвы в Петербург Павел Воинович сетовал Пушкину: «Ты не можешь себе представить, какое худое влияние произвёл твой отъезд отсюда на меня, — я совершенно оробел, — расстройство нерв я более чувствую, чем когда-нибудь, всего боюсь — ни за что ни про што — не нахожу средств уединиться — одному же скучно.

Чувствую в себе какого-то, в роде вампира, некого ждать, не к кому идти, — одним словом — очень худо, — читаю — в пот бросает, музыкой я не доволен, — что со мной будет — право не знаю. Не стану говорить о привязанности моей к тебе — что же касается до привычки видеть и заниматься тобою, она без меры. Всё это ты и знал и предполагать мог, оно не нужно было, но само как-то написалось.

Сделай милость, ошибок не поправляй — их много — и меня это будет конфузить. Натальи Николаевне — мое почтение. Прощай, Александр Сергеевич, — прошу тебя сказать своим слогом Натальи Николаевне, сколь много я ей желаю всякого счастия и удовольствия».

9 июня 1831 года. Нащокин — Пушкину: «Как жаль, что я к тебе пишу — наговорил бы я тебе много забавного, — между прочих был приезжий из провинции, который сказывал что твои стихи не в моде — а читают нового поэта, и кого бы ты думал, опять задача, — его зовут — Евгений Онегин. — Хорошо.

Анекдотов — разных приключений в Москве, в клобе, — очень много, но предоставляю тебе узнавать через других. Мое почтение Натальи Николаевне. Очень много говорят о Ваших прогулках по Летнему саду — я сам заочно утешаюсь — и живо представляю себе Вас гуляющих — и нечего сказать: очень, очень хорошо.

Прощай. Ты не можешь вообразить, как много я Вам предан. Я сам покуда Вы были, не воображал».

20 июня 1831 года. Пушкин — Нащокину: «Очень, очень благодарю тебя за письмо от 9 июня. Здесь холера, т. е. в Петербурге, а Сарское Село оцеплено — так, как при королевских дворах, бывало, за шалости принца секли его пажа. Жду дороговизны, и скупость наследственная и благоприобретённая во мне тревожится.

Ты-то что сам? и скоро ли деньги будут? как будут, приеду, не смотря ни на какие холеры и тому подобное. А тебя уж я отчаиваюсь видеть. Прости, отвечай» (10, 336–357).

Павел Воинович радовался, что Пушкин находится в Царском Селе, так как считал, что туда холеру не пустят. А вот за себя беспокоился. Поэтому 15 июля послал ему письмо-завещание:

«Кстати, Александр Сергеевич, так как ныне смерть поступает и решает жизнь человеческую уже не гражданским порядком, а Военным судом — т. е. скоро и просто, в таком случае буде она до меня доберётся, то прошу покорно по всем векселям моим взыскать деньги; капитал храни где хочешь — а проценты половину на воспитание сына, если не умрёт, ибо твоей крестницы уже нет, — а другую на содержание матери.

Я ещё не думаю — а всё-таки лучше сказать прежде — и это только в таком случае, когда я сам не успею распорядится, обременять же тебя я не хочу никакой обязанностью — но зная твое доброе сердце — ты бы сам их не оставил, — не думай чтобы я был в мерлихлюндии, со всем нет, я очень покоен…»

П. В. Нащокин

21 июля 1831 года. Пушкин — Нащокину: «Бедная моя крестница! вперёд не буду крестить у тебя, любезный Павел Воинович; у меня не легка рука. Воля твоя будет выполнена в точности, если вздумаешь ты отправиться вслед за Юсуповым. Но это дело несбыточное; по крайней мере, я никак не могу вообразить тебя покойником. Я всё к тебе сбираюсь, да боюсь карантинов во времени проезда. Вместо трёхдневной езды, того и гляди, что высидишь три недели в карантине; шутка!

У вас, кажется, всё тихо, о холере не слыхать, бунтов нет, лекарей и полковников не убивают. Недаром царь ставил Москву в пример Петербургу. В Царском Селе также всё тихо; но около такая каша, что боже упаси.

Нынче осенью займусь литературой, а зимой зароюсь в архивы, куда вход дозволен мне царём. Царь со мною очень милостив и любезен. Того и гляди попаду во временщики.

Прощай, душа: не ленись и будь здоров» (10, 367).