Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

В «проклятом» городе Кишинёве Пушкин пребывал два с половиной года: сентябрь-октябрь 1820-го и с ноября этого года по июль 1823-го. За это время не очень-то упорядоченной жизни он создал романтические поэмы «Кавказский пленник», «Братья-разбойники», «Бахчисарайский фонтан» и «Цыганы». Перед самым переводом из Кишинёва в Одессу начал писать своё главное произведение — роман «Евгений Онегин». 28 мая 1823 года ночью (!) на чистый лист бумаги легли первые строфы великого романа:

Мой дядя самых честных правил,Когда не в шутку занемог,Он уважать себя заставилИ лучше выдумать не мог.Его пример другим наука;Но, боже мой, какая скукаС больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!Какое низкое коварствоПолуживого забавлять,Ему подушки поправлять,Печально подносить лекарство,Вздыхать и думать про себя:«Когда же чёрт возьмёт тебя!»Так думал молодой повеса,

Летя в пыли на почтовых,Всевышней волею ЗевесаНаследник всех своих родных.

Из многочисленных стихотворений, написанных Пушкиным в этот период, отметим два — «Наполеон» и «Кинжал»:

Как адский луч, как молния богов,Немое лезвие злодею в очи блещет,И, озираясь, он трепещет,Среди своих пиров.

Везде его найдёт удар нежданный твой…

Эти тираноборческие строфы получили широкое распространение не только среди будущих декабристов, но и в кругах оппозиционно настроенных к самодержавию.

«Дружеское попечение»

Два года в центре внимания столичных литераторов была работа Пушкина над поэмой «Руслан и Людмила»:

Н. Батюшков — П. Вяземскому, 9 мая 1818 года: «Забыл о Пушкине молодом: он пишет прелестную поэму и зреет».

Н. Батюшков — П. Вяземскому, 10 сентября 1818 года: «Сверчок что делает? Кончил ли свою поэму? Но да спасут его музы и молитвы наши!»

Н. Батюшков — П. Вяземскому, ноябрь 1818 года: «Сверчок начинает третью песню поэмы своей. Талант чудесный, редкий! вкус, остроумие, изобретение, весёлость. Ариост в девятнадцать лет не мог бы писать лучше. С прискорбием вижу, что он предаётся рассеянию со вредом себе и нам, любителям прекрасных стихов».

И. Дмитриев — А. Тургеневу, 30 июня 1819 года: «Утешьте меня присылкою, если можно, хотя первой песни поэмы Пушкина. Нетерпеливо жду узнать её».

И. Дмитриев — А. Тургеневу, апрель 1820 года: «Наконец удалось мне увидеть два отрывка ожидаемой поэмы. Дядя восхитился, но я думаю, оттого, что памятник этими отрывками ещё не раздавил его».

И. Дмитриев — П. Вяземскому, 18 октября 1820 года: «Что скажете вы о нашем „Руслане“, о котором так много кричали? Мне кажется, это недоносок пригожего отца и прекрасной матери (музы). Я нахожу в нём много блестящей поэзии, лёгкости в рассказе: но жаль, что часто впадает в бюрлеск».

В литературном мире интерес к рождавшейся поэме был высок. Пушкин читал друзьям фрагменты своего детища, подогревая их любопытство и теша авторское самолюбие; мечтал об отдельном издании «Руслана и Людмилы». Этому помешал перевод его в Бессарабию. Пришлось хлопотать о выходе поэмы в свет заочно. Помочь Александру Сергеевичу взялся Н. И. Гнедич, библиотекарь Публичной библиотеки Петербурга и посредственный поэт. В истории литературы Николай Иванович остался как переводчик «Илиады». Пушкину перевод не понравился, и он набросал экспромт:

Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,Боком одним с образцом схож и его перевод (3, 203).

Но это случилось позже, а в 1820 году Александр Сергеевич был весьма расположен к коллеге, который был старше его на пятнадцать лет. Никаких условий между поэтом и издателем не заключалось. Книжка в 142 страницы вышла в конце июня. Всё издание купил продавец Слёнин. Книжка продавалась по 10 рублей, а на веленевой бумаге — по пятнадцать. Цена была баснословна, тем не менее поэма быстро разошлась и «Московский телеграф» писал: «„Руслан и Людмила“ явилась в 1820 году.

Тогда же она была вся распродана, и давно не было экземпляров её в продаже. Охотники платили по 25 рублей и принуждены были списывать».

Гнедич не считал нужным держать своего доверителя в курсе дел и не спешил обрадовать присылкой авторского экземпляра «Руслана». Через шесть месяцев (!) после выхода её в свет Александр Сергеевич писал своему издателю: «Поэму мою, напечатанную под вашим отеческим надзором и поэтическим покровительством, я не получил — но сердечно благодарю вас за личное ваше попечение» (10, 21–22).