Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения

«Я сейчас перечитываю “Типы” Юнга уже в третий раз, но все еще не могу заставить себя начать работать над рецензией, которую мне нужно написать. В любом случае мне нужно существенно скорректировать мои прежние суждения о нем. В этой книге потрясающе много всего, и… пока что я не вижу способа противопоставить изложенную им дедуктивную структуру идеям Фрейда. Я вгрызаюсь в книгу, но, как только что-то начинает проклевываться, у меня возникают опасения насчет моих собственных идей».

Одна из его жалоб на изоляцию в Геризау была такой: «Я очень хочу провести долгую беседу с кем-нибудь о Юнге. В книге много хороших вещей, и мне чертовски сложно понять, в каком месте предположения начинают идти по ложной траектории». В январе 1922 года он все еще испытывал эти трудности: «Я вынужден согласиться с Юнгом, который разделяет сознательный и бессознательный подходы и говорит, что когда сознательный подход экстравертный, то бессознательный будет компенсаторно-интровертным. Конечно, такая терминология ужасна, эти формулировки жестко столкнули лбами, но вполне очевидно, что идея компенсации очень значима». Кроме того, Юнг уже говорил о том, что Роршах считал своей собственной, выделяющейся из общего ряда позицией: «Большинство случаев имеют как интроверсивные, так и экстраверсивные аспекты, каждый тип на самом деле несет в себе сочетание этих двух явлений».

«Психологические типы» заставили Роршаха заново обдумать свои идеи и свою собственную психологию. «Я думал поначалу, что типы Юнга являют собой чисто спекулятивную конструкцию, — поделился он мыслями с бывшим пациентом, пастором Бурри. — Но когда я, в конце концов, попытался вывести юнгианские типы из результатов своего собственного эксперимента, то увидел, что это возможно. Это значит, что мой собственный тип намного сильнее, чем я думал, удерживал меня в рамках предубеждения, когда я пытался сопротивляться идеям Юнга».

Признавая, что его реакция характеризовала некие черты его личности, Роршах смог не только проникнуть в самую суть теории Юнга, но также доработать свои собственные прежние идеи. В диссертации он писал: «Мое отношение к рефлекторно-галлюцинаторным процессам может показаться некоторым читателям субъективным — например тем, кто воспринимает мир аудиально (людям аудиального типа), — поскольку эти строки написаны человеком, который в собственной жизни первым делом опирается на моторику (то есть относится к моторному типу), а во вторую очередь — на зрительный опыт (визуальный тип)». В дневнике Роршаха, в записи от 28 января 1920 года, сказано: «Снова и снова мы сталкиваемся с тем фактом, что интроверты не могут понять, как думают и ведут себя экстраверты, и наоборот. И они даже не понимают, что имеют дело с другим типом личности». Теперь Юнг вывел эту проблему на передовую. Если идеи обусловлены собственной психологией теоретика, то возможна ли вообще какая-либо универсальная теория?

Юнг разделил мир на восемь отдельных мировоззрений, но структура Роршаха шла на риск еще более основательного релятивизма, разрушая унитарную истину в бесконечном разнообразии стилей восприятия. До появления «Психологических типов» Роршах мог использовать только собственный баланс различных качеств, чтобы писать о сложных хитросплетениях его чернильного эксперимента. Будучи блистательным интуитивным читателем протоколов теста, он также попытался придать результатам крепкую числовую основу. Он написал, что исследователь, склонный полагаться на ответы Движения или, наоборот, уделяющий им слишком мало внимания, будет испытывать трудности с тем, чтобы надлежащим образом вывести результаты теста, но считал, что сам он способен соблюсти правильный баланс. Он всегда отказывался рассматривать ответы Движения или Цвета как что-то «лучшее» или «худшее». Книга Юнга заставила его осознать собственную пристрастность, даже, так сказать, «пристрастность беспристрастности».

В диссертации Роршах был вынужден признать, что психология, которую он описывал, была его психологией. Позднее, однако, он считал, что его чернильные пятна дают ему доступ к образу видения мира всех и каждого. Но искреннее принятие факта, что все на самом деле очень разные, уже не давало безапелляционно заявить, что он в любом случае способен преодолеть эти различия.