Пока Роршах боролся с Юнгом и со своими невротическими пациентами, его идеи продолжали развиваться, во многом касаясь того, во что эволюционирует тест в наступающем веке. Он отошел от предпосылки, что главными открытиями теста являются тип восприятия и баланс между интроверсией и экстраверсией. Он стал обращать более пристальное внимание на манеру разговора испытуемых: была она лихорадочной и принужденной или спокойной и расслабленной. Он поднял вопросы, которые вызвали целое столетие обсуждений: влияет ли личность испытателя на результаты теста; выявляет ли тест неизменные личностные черты или же отражает лишь настоящую ситуацию в жизни испытуемого и его текущее настроение; делает ли стандартизация тест более надежным или просто более структурированным; должны ли ответы обрабатываться по отдельности, или их нужно рассматривать в контексте всего протокола? «Мой метод все еще находится в стадии детства», — писал Роршах 22 марта 1922 года. «Я полностью убежден, что после того, как будет накоплен достаточный опыт проведения тестов с основным набором чернильных пятен, откроются пути к созданию новых, более специализированных пятен, которые, несомненно, позволят делать более разнообразные выводы».
Его подход оставался осторожным. Заметно, писал он, что испытатели влияют на содержимое ответов в большей степени, чем на формальные аспекты протокола, «но, конечно, систематическое изучение данного вопроса крайне необходимо». Получение количественных данных существенно даже при комплексном подходе: «Следует сохранять целостный взгляд на весь объем выводов, чтобы не запнуться на оценке одной отдельно взятой переменной, но даже после большого опыта и многолетней практики я считаю совершенно невозможным получить определенную и надежную интерпретацию, не выполняя расчетов». Должен ли испытатель свободно трактовать результаты на собственное усмотрение или быть привязанным к более-менее жестким формулам, — «дилемма, которая часто возникает при использовании этого теста». Роршах встал на сторону научной объективности: «Вся моя работа показала, что в случае, когда ситуация сама по себе не ясна, лучше пользоваться методом жесткой систематизации, чем допускать произвольные толкования».
Новые открытия продолжали его удивлять. Когда очередной ассистент-волонтер в Геризау начал проводить тест с пациентами клиники для глухонемых в Санкт-Галлене, Роршах ожидал, что глухонемые станут давать много кинестетических ответов, но «это ожидание оказалось ложным, — они главным образом визуально истолковывали мелкие детали, почти не давая Дв-ответов!». Опираясь на прошлый опыт, это было «очень понятное, но все же неожиданное открытие». Из этой и других похожих находок он сделал вывод, что было еще рано пытаться выстроить теорию для объяснения чернильного теста. Лишь после углубленного опыта с более широким спектром пациентов правильная теория «встанет на свое место сама по себе».
Рёмер организовал конференцию в Германии с Роршахом в роли главного докладчика, чтобы дать ему возможность познакомиться с зарубежными коллегами и поделиться своими новыми идеями. Провести ее планировалось в начале апреля 1922 года, ближе к Пасхе. 27 января Роршах написал Рёмеру, что не будет участвовать: «Я снова и снова думал об этом и в конце концов решил, что будет лучше остаться дома. Это большое искушение, но сначала я хотел бы обрести чуть большую уверенность насчет некоторых аспектов, — многое на данный момент еще нестабильно. Конечно, всегда будет что-то, находящееся “в процессе разработки”, даже если я проработаю над этим еще сто лет, но есть несколько вещей, которые по-настоящему меня беспокоят, и я не могу освободиться от этих интровертных колебаний, что бы я ни думал об их природе». Он хотел ознакомиться с исследованиями других людей и был особенно нерешителен в том, чтобы делать какие-либо заявления о тестировании способностей, на чем настаивал Рёмер. «Прости меня, — писал Роршах, — и, будем надеяться, что скоро появится другая возможность».
Глава тринадцатая
На пороге лучшего будущего
Март 1922 года был холодным и снежным. Весенние снежные бури покрыли Швейцарию белым саваном, особенно в гористой местности вокруг Геризау. В воскресенье 26 марта у Роршаха был выходной, и они с Ольгой отправились в Санкт-Галлен, чтобы посмотреть постановку «Пера Гюнта» Ибсена. Наутро Герман проснулся с болью в желудке и легкой лихорадкой. На следующей неделе он умер.