Читаем Тетрадь третья полностью

* * *

А в небе можно утонуть? Куда утонешь.

* * *

Утонил, зажгить, помахý (помашу + помахаю)

* * *

— У меня не было трубе? Нет, я не так сказал. Трубу? Нет!


— Трубы?


— Нет, нет, — труб!

* * *

Любовь к речи, интонации, вплоть до декламации. (Основная интонация — убедительная, т. е. убежденная.) Иногда, говоря, влезает на стул. — Я не могу говорить (сидя), когда все сидят!

* * *

Слушая какую-то сказку:


— Мать? На крыльях? Странная мать! Ну, и птичка!

* * *

В гостях, испуганно (а есть — чего: целое множество (любящих друг друга и никого другого) одинаковостей) —


— Мама! А Вы не Черновы?


(множество)

* * *

— Ты не пил морской воды?


— Нет, не пил.


— Почему же ты знаешь, что она соленая?


— Должно быть Бог послал.

* * *

Я сам родился? (И уже утверждая) — Без мамы, без папы без Маталь-Натвевны,[39] без Али — сам родился!

* * *

Глядя на похоронную процессию из окна:


— Это всё женихи! Этого машина — женихи. (Этот машин — катафалк.)

* * *

Однажды, возле нового мёдонского лесного кладбища, при встрече с такой же процессией:


— Мама! Почему же Вы мне <пропуск одного слова>, что покойник спит?


— Конечно, спит. А потом когда-нибудь проснется.


— Как же он спит, когда у него глаза открыты?


— Что?


— Ну да, я отлично вижу, что он смотрит!


— Да где ж ты его видишь?


— Да вот!


Вот — кучер правящий катафалком.


Так он, почти ежедневно встречая на прогулках похороны, был убежден, что кучер — покойник, что его хоронят, живого, смотрящего и правящего — зарывают в землю. Что — его — (живого) все эти черные люди провожают и оплакивают. И не только живого, а каждый раз — того же самого, п. ч. он, почти ежедневно его встречая, отлично знал его в лицо.


И — никакого удивления: что живого, что — того же самого. (А то — в колеснице — то — не в счет, так, ящик какой-то, просто — цветы.) Похороны для него были — кучер. Одевшийся в черное и лошадей одевший — чтобы быть зарытым — покойник.


Впрочем, настоящий покойник — то, что мы о нем знаем — ничуть не менее удивительно — и ничуть не более утешительно.


Ведь тоже живого (вчерашнего) — зарывают!

* * *

— Мама, сделайте меня маленьким!


— Мама, сделайте меня котом! Живым котом, настоящим, с лапами!

* * *

— Эта киса похожа на чорта!

* * *

…Милый М<аяковский>! С прошло 10 лет — и мы, естественно, поумнели: Вы признали величие , я . (Плóхи мы были бы, плохим Вы были бы — собой, я — собой, если бы признали их уже тогда!)


М<аяков>скому — сдача.

* * *

Из окна:


Я: — Смотри, Мур! Аля не идет? Ты не видишь Алю?


— Нет! Только дорога пылит и трава зеленеет!


(10-го ноября 1928 г.)

* * *

— А что ангелы едят?


— Ничего, они только нюхают. Знаешь, как ты: «я носом ем».


— Они облака едят? Они вку-усные! А помните, как я раз, когда никого не было, ел дрожжи? Открыл мешочек, взглянул и откусил. Такая гадость.


(NB! Думал — сыр. Полчаса исходил пеной.)

* * *

— Встать на крышу и трогнуть небо. А Бог тогда — упадет?

* * *

Когда начнýлась ночь (началась, по образцу — нагнулась)

* * *

(NB! До сих пор (13 л. 3 мес.) говорит хóчете. А мне — нравится.)

* * *

— Мур, тебе не жалко, что мама останется?


— Мне жалко, только мне непременно нужно пойти к Лелику, с ним сговориться. (Деловито.)

* * *

Селы: головы соломенны

(Я)

* * *

Сегодня — 1-го февр<аля> 1929 г., пятница, Муру исполнилось 4 года.


— Чистовик Последнего чая.[40]


Варианты (невошедшие)

* * *

Врете, плоские, отцовские,

Врете луковкою, с буковкою

вся движимость

с

Врете, с розой на стебле,

Врете, мозеровские!

* * *

Вслух серчай, аль ус крути — | Чуб терзай — аль

Ждут сердца — все врут часы! круг черти

* * *

Мур: — 11-го апреля 1929 г.


— «Спаси, Господи!» Что спасать-то? Никто не поймет.

* * *

Почему мне всё кажется до неба? Дома, деревья…

* * *

(Страстный интерес к чуме)


— Папа, Вы можете убить чуму? Мама, убейте, пожалуйста, чуму!

* * *

Мур — 15-го мая, рисует:


— Каких я страшных, Наполеонов нарисовал!


— На двух Наполеонов напал дождь. — Правда, страшно?

* * *

Муравьи — куравьи (комары)

* * *

В ответ на предложение попросить прощения:


— Я такой большой, толстый, — как же я могу виноватиться?


Мур — 16-го мая 1929 г.


— Почему у него такие глаза — умеревшие?


(О слепом котенке)

* * *

Мальбрук в поход собрался

— Mironton — mironton — mirontaine —

Мальбрук в поход собрался —

Зарыт..[41]

* * *

(Raccourci!)[42]

* * *

Рисуя:


Я сделал папу и сына — козляных.

* * *

Мур


(Немножко назад. Было вписано в конце тетради.)


— Мама! Вы умеете превращаться?


— Когда я буду большой, я иногда буду много курить и тогда превращаться в маленького.


(В ответ на утверждение, что от курения перестают расти.)

* * *

Я не буду помнить, ни вспоминать.

* * *

— Дай ему отдохнуть! — Он, что ли, старый дедушка, чтоб отдыхать?

* * *

— Мама, эта лужа грязная?


— Все лужи грязные.


— Нет! Море — чистая лужа!

* * *

Чорты. — Можу. — Нагниваться.

* * *

Я, рассказывая: — «…пожалел его и взял к себе».


— Это не пожалеть, а украсть.

* * *

Лопатка — копатка (сознательно)

* * *

Всё это — до 10-го сент<ября> 1928 г., знач<ит> — 31/2 года.

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Сводные тетради

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее