Тетрада Величко

Ремонт сделали у обеих матерей. «Нормальный, достойный, а не то, что раньше», как говорил Кузьма. У ее матери всегда самые хорошие лекарства были теперь.

С одной стороны — Кристина признавала, что и ей больше нравится жить тогда, когда копейки не считаешь. И у матерей все есть, и они могут позволить себе, что ни захочется, практически. Но с другой…

Не знала она… Возможно, из-за страха в глазах мамы Маши, да и собственной матери, из-за их тихих переговоров о том, что не приносят деньги счастья, а уж тем более, такие деньги, еще и полученные сомнительным путем, — боялась. До дрожи в животе опасалась их тихого «все бумерангом возвращается». Хотя сама и спорила с матерями, доказывая, что ничего плохого Кузьма не совершал, и жизнь никому не ломал (она очень надеялась на это), и техникум свой бросил, поступив на экономический. Да, заочно, потому что делами заниматься надо, но разве это не то, о чем мама Маша всегда мечтала? И живут они теперь все нормально…

Кристина это постоянно повторяла. Только вот сама в душе дико боялась всего того же. И ждала, наверное. Особенно тогда, когда Кузьма, не объясняя ничего, говорил, что ей стоит навестить матерей, и сам отвозил Кристину, несмотря на все просьбы и уговоры, на мольбы остаться рядом с ним.

— Не сегодня, маленькая. Обещаю, заберу, как только утрясется все, как нормально станет, — шептал обычно Кузьма в такие минуты, жадно целуя ее губы, щеки, прижимая к себе так же сильно, как и она за него цеплялась.

И все равно отвозил, не поддаваясь на мольбы.

— Нельзя, любимая. Перетерпим день-два. Не страшно ничего. Просто перестраховываюсь, — улыбался он губами.

Но Кристина смотрела в его темные глаза и видела там непоколебимое упрямство. Уже принятое решение. И понимала, что ничего не изменят ее слова. А все равно не могла — упрашивала, умоляла позволить остаться рядом с ним. Для нее любая разлука с любимым, даже на пару дней, ночей тем более, хуже самой страшной кары была. Но всегда лишь его мнение на этот счет учитывалось.

— Я же защитить хочу, не наказать, — в чем-то даже обижался Кузьма, когда она ему об этом говорила. — Обеспечить всем, чтобы нормально жили.

— Уйди, займись другим чем-то, — отвечала Кристина, хоть и редко позволяла этому вслух прорываться.

Не хотела, чтобы думал, будто упрекает его или не ценит всего, что для них делает.

— Чем, мавка? — с сарказмом и даже зло смеялся в ответ Кузьма, правда, обнимал ее все равно крепко и нежно. — Опять на завод? Чтобы едва сводили концы с концами, загибаясь от работы? Чтобы ничего не хватало? Даже на таблетки, от которых жизнь зависит? Нет уж, на фиг. Я для нас с тобой нормальной жизни хочу, ясно?! Чтоб квартиру купили через пару лет, расписались нормально, по-человечески чтобы все.

И она прекращала спорить. Только страха в душе становилось все больше, о котором Кристина вслух не упоминала.

Потому, когда Вадим с Кузьмой ввалились в коридор квартиры — не удивилась и не опешила. Просто поняла, что все плохо. Моментально. За одну секунду, пока вглядывалась в его бледное лицо, сжатые челюсти и темные глаза, полные чего-то такого, что она иногда ощущала в любимом, но никогда не видела так явно еще. Что заставляло обычно дрожь идти по ее позвоночнику.

Только не до того! Плевать!

Отодвинула на задний план все тайны и загадки. Подбежала, подставив любимому плечо с другой стороны. И начала осматривать его, едва они вместе с Вадиком довели Кузьму до кухни.

Ничего не спросила о том, почему он не отвечал на ее звонки и где был до двух часов ночи. И о случившемся — не задавала вопросов. Ее не это сейчас интересовало, а огромное пятно крови, расплывающееся на рубашке, которую Кристина ему утром с таким удовольствием гладила, потому что для любимого…

Рана показалась ужасной. Она достаточно бывала в операционной, спасибо Карецкому, который таскал ее на все операции, где сам ассистировал, договариваясь с врачами. Да и саму Кристину уже звали анестезиологи — любили рвение у студентов и желание научиться. А благодаря дружбе с Русланом, который там почти жил, и Кристина «своей» в больнице стала. И все же, одно дело — смотреть, как оперируют чужого и незнакомого тебе человека, понимать, что для его же здоровья и блага лезвие разрезает кожу и мышцы, нарушая целостность тканей. И совсем другое — видеть разверзнутую кровавую глубину на теле самого дорогого и близкого человека, того, без которого своей жизни не представляешь. Смотреть на зияющую дыру, расходящуюся при каждом его вздохе, пытаться свести ткани руками — и понятия не иметь: есть повреждение печени? Задет ли кишечник? Брюшина? Сколько артерий или вен перебито?

Она не хирург, видит Бог. Хоть Рус пару раз и предлагал Кристине вместе с ним оперировать, обещая поднатаскать, сам учил узлы вязать и ход операций проверял перед экзаменом по госпитальной хирургии — Кристина и близко не ловила в этом такого кайфа, как Руслан. А вот анестезиология была ей близка и интересна. И руки не дрожали никогда, пусть многие однокурсники бледнели при одном слове «интубация».