The Book-Makers

Кунард училась быстро - по ее собственному признанию, она работала "без паруса, без мачты, без провизии, не испытывая ни малейшего страха и стыда", - а обнаружила в себе как природную склонность, так и любовь к работе: "Мне казалось, что любой, кому нравится этим заниматься, должен почувствовать это в первый или, конечно, во второй раз, когда он принесет компостер или печатную палочку вместе с буквами". (Опыт Арагона в качестве помощника-хирурга во время Первой мировой войны, по мнению Кунарда, с затянувшимся эротизмом объяснял "твердые, но нежные прикосновения его рук при наборе текста"). Не все так сразу попали под очарование печати. Ричард Олдингтон посетил Кунард в Реанвиле, когда она работала, но в письме от 1928 года он говорит, как язвительный подросток: "Ручная печать - это скука. Я набираю пару строк, помогаю отпечатать несколько листов G.M. [Джорджа Мура] - и это занимает целую вечность". Но Кунарду быстро понравилось почти все. Ей нравилась деловая сторона: установление авторских гонораров в размере щедрых 33 процентов после вычета затрат на производство (в то время средний уровень составлял 10-15 процентов); переговоры с книжными магазинами в Лондоне (галерея Уоррена), Нью-Йорке (книжный магазин Holiday), Париже (Эдвард Титус) и Флоренции (Пино Ориоли); учет затрат в "большой, черной книге". Она ценила сенсорные качества чернил - "запах... доставлял мне огромное удовольствие, как и прекрасная свежесть сверкающего пигмента" - и ей даже нравилось обсуждать протоколы гигиены печати:

После промывки в бензине и хорошей чистки мылом и горячей водой мои пальцы снова стали вполне презентабельными; большой палец правой руки, однако, начал приобретать легкий налет серого цвета, вызванный свинцовым составом. Вскоре я понял, что жирные черные руки не имеют значения, когда человек находится на стадии пробного оттиска, но безупречность прикосновений важнее всего при работе с честным листом, когда человек достиг стадии протяжки.

Кунард, как и Вульф, находил в этом процессе медитативное спокойствие. "Распределять шрифт [обратно по ящикам] после печати четырех страниц или около того было приятно, а не скучно, как считают печатники". Кунард тоже начала думать как наборщик, переключив свой мозг так , что буквы стали важны не как носители словесного смысла, а скорее как части, занимающие пространство. Пустое пространство имело такое же значение, как и напечатанные буквы, и расчет соотношения этих двух параметров был ключом к стремлению получить "хорошую или даже "благородную" страницу":

Я начал понимать, что буквы - это одно, а наборная масса - совсем другое, что ее нужно продумывать с учетом печатаемого пространства и окружающего его непечатаемого пространства... Жизненно важными, как я выяснил, являются и вертикальные пробелы между словами: легкие 6-, 4- и 3-пунктовые, более тонкие 2-пунктовые и непрочные 1-пунктовые - даже крошечный, с медный волосок, пробел может иметь значение.

Вместе с удовольствием пришло то, что Кунард назвал "постоянной усталостью" - "при наборе текста ломит спину и запястья". Ее довольно стильным решением было работать, сидя на высоком барном стуле. Леви был потрясен - по обычаю печатники должны были стоять по восемь часов в день, - но Кунард нашла работу увлекательной, и хотя она "никогда раньше не работала по часам, разве что в детстве на дневных занятиях... очень скоро это превратилось в четырнадцати- или пятнадцатичасовой день".