The Мечты. О любви

— Я вас понял, Богдан Романович. Будем искать способы ограничить Ярославцеву поводы докучать. Лучше бы, конечно, чтоб у него и желания такого не возникало, но вы же видите, он придает делу тотальную огласку. Как и ранее, должен предупредить — это все быстро не разрешить. Мы должны действовать аккуратно, ситуация щекотливая, а судья может счесть, что для ребенка станет травматичным отсутствие общения с человеком, которого он считает отцом.

— Значит, найдите таких детских психологов-экспертов, чтобы никакой судья не додумался до такой светлой мысли.

— Мы в процессе, но прямо сейчас я бы порекомендовал приставить им охрану и, возможно, вы бы могли убедить Юлию Андреевну без лишней надобности на людях с ребенком не мелькать? Просто в качестве меры предосторожности, потому что Ярославцев действует с целью максимально потрепать ваше и ее имя.

— Его намерения более чем понятны, поэтому охрана у Юли и сына есть. А вот в башню я ее точно не заточу, — улыбнулся он. — Она не захочет, а я не стану. Зная Ярославцева, уверен, он обязательно запишет это себе в победы.

Марк Леонидович кивнул в ответ и согласился:

— Ну, мое дело предложить, Богдан Романович. Предупрежден — значит, вооружен. И последнее. Будьте готовы, что суд настоит на повторной экспертизе, поскольку сторона Ярославцева готовые результаты может отказаться принимать. Это просто затянет время и приведет в очередной раз к нежелательному общению, не более. Здесь переживать не о чем.

— На повторные экспертизы соглашайтесь без раздумий. Мы сделаем их столько, сколько будет нужно. Но без встреч. Для сдачи материала вовсе не обязательно находиться в лаборатории в одно и то же время.

— Конечно, — кивнул адвокат и потянулся за своим кофе. На этом конструктивную беседу на тему избавления от Яра можно было считать исчерпанной.

И лишь одно беспокоило Богдана, когда он вернулся в офис после обеда с юристом. Ограниченное пространство постоянных бесед. Сколь бы ни были они конструктивными, а приходилось по-прежнему топтаться на одном месте — Юля все еще была женой Ярославцева, а сам Димон все еще значился в документах отцом Андрюшки. Сложившееся положение вещей уже не просто не устраивало Моджеевского, а откровенно бесило.

Юлька тоже раздражалась от факта отцовства Яра. Продолжала твердить, что Царевичу надо обязательно рассказать. Богдан же считал, что рано или поздно Андрей и сам назовет его «папой», а разобраться в том, что наворотили глупые взрослые, он все равно еще долго не сможет. Но объяснив свою позицию, Моджеевский с Юлей не спорил. Если ей от этого станет хоть чуточку легче, то так тому и быть, пусть будет компромисс — пусть она иногда и осторожно при Царевиче называет его «папой Бодей», чтобы привыкал. И отвыкал от того, другого. Богдан слишком хорошо отдавал себе отчет, что ему в броне собственного характера, положения и, чего уж скрывать, эгоизма гораздо легче, чем ей, выдернутой из скорлупы. И поэтому он должен сделать все, что возможно, и даже больше, чтобы максимально облегчить ее мытарства.

А значит, убрать Димона из их жизни с самой долгосрочной перспективой.

Моджеевский понимал, что адвокат прав. Фактически Ярославцев выложил все свои карты. И это был далеко не флэш-рояль. Самое время встретится, наконец, лицом к лицу.

Вряд ли, впрочем, сам Дмитрий Эдуардович верил, что встреча с Моджеевским неизбежна, но на что-то такое, возможно, надеялся в силу опыта и примерного понимания натуры Богдана Романовича — пусть не во всем, но, по крайней мере, в его реакциях на провокации. Люди меняются, но заложенное природой в характер побороть трудно, сколько бы лет ни прошло. Может быть, именно потому и задирал, будто бы испытывая, где его предел. Мстил лично. И в первую очередь за то, кем Моджеевский был в действительности, и кем сам Яр — не был.

И это тоже было очевидно — даже самому Димке.

Для этого не нужно было смотреть на происходящее под каким-то другим ракурсом или пытаться дистанцироваться по принципу «большое видится на расстоянии». Вовсе нет. Ярославцев готов был называть вещи своими именами.

Ненависть — ненавистью.

Зависть — завистью.

Желчность — желчностью.

Злобу — злобой.

Потому что это его оставили ни с чем. Потому что это его жена загуляла. Потому что это его облапошили.

Потому что отняли его планы и надежды на будущее, отравив все, чем он занимался.

А ведь Яр реально никогда не просил большего, чем заслужил своими мозгами.

И все эти чувства по его мнению — он мог себе позволить. С ними и жил. И работал, ни на секунду не забывая, что на Центральный — ход заказан, уровень «ФЕРСТа» — не по нему, а меситься приходится в каком-то болоте и на милости человека, с которым жена наставила ему рога. Ненавидел обоих. Но Юлька — что? Идиотка, дура, баба. Что с нее взять, кроме морального удовлетворения от ее воплей по телефону в надежде выпросить вожделенный развод.

И совсем другое дело — потрепать Моджеевского. Чертового вечного Моджеевского. Который всегда и во всем победитель.

Всегда. Во всем. Победитель.

Черта с два.