Тяжело ковалась Победа

Учились мы с Петькой за одной партой. По праздникам он надевал пионерский галстук с зажимом с ярким костром. Петькин зажим был один на всю школу, поэтому пионервожатая всегда брала его для проведения слетов. Ростом Петька был выше меня. Голова на тонкой шее – как тыква на колу. Я тоже был худой, с провалившимися глазами.

Мальчишки и девчонки смотрели на меня жалостливо: от матерей, наверное, наслушались про блокаду. А Петьке завидовали, потому что он Кремль и Мавзолей Ленина видел. Один раз он в классе об этом рассказывал – учительница попросила. Потом в другие классы его звали – он неохотно соглашался.

Весной, когда на взгорке возле амбаров, где Кузьмовна зимой зерно стерегла, сходил снег и пробивалась травка, или осенью, при легких заморозках, в солнечную погоду, мы любили сидеть на крылечке. Ребятня знала, что мы всегда голодные, тащили нам: кто куриное яйцо прямо из гнезда, кто горбушку хлеба из чулана, а кто вареную картофелину, пшеничную кашу в подоле – потом все выворачивали из грязных карманов, из-под рубах и складывали в кучу.

Петька усаживался на верхнюю ступеньку крыльца и начинал: «Кремль, – Петька задумывался, – башнями окружен. На башнях большие часы и красные звезды». – «Да ну-у-у?!» – «Не мешай! А в Кремле, – до шепота понижал голос Петька, – Сталин». – «А ты его видел?» – также шепотом спрашивали. «Да замолчи ты!» – останавливали перебивщика. «А перед Кремлем Красная площадь, – Петька задумчивым взглядом окидывал лужайку перед амбаром. – Вот на ней Мавзолей и стоит. А в Мавзолее Ленин, как живой!» – «И смотрит?» – «А ты как думал!» – отвечал кто-нибудь за Петьку. – «Вот это да-а-а!..» – «Фашисты хотели Москву взять». – «Так бы им и отдали, держи карман». – «Петь, а ты на Красную площадь пешком ходил или ездил?» – «Че ему ездить, если он в Москве жил. Правда, Петь?» – «Ему до Красной площади было ближе, чем тебе до школы. Дурик». – «Он, поди, чуть не каждый день туда бегал. Правда?» – «Петь, а после войны ты опять в Москву уедешь?» – «Нет, с тобой останется», – язвил кто-нибудь. «Конечно!» – гордо отвечал Петька.

Расходились почти всегда при звездах, когда матери со своих крылец зазывали домой: «Ню-ю-юрка-а-а!» – «Ми-и-инька-а!» Мы с Петькой уходили последними. Он нес, прижимая к груди, свои трофеи, а я сопровождал. Прежде чем расстаться, Петька делил все по принципу «две порции себе и одну мне». Стыдно было получать подачки. Я каждый раз зарекался – но опять брал.

После семилетки мы устроились на лето в колхоз. Я пахал и бороновал, косил и скирдовал, а Петька механиком заделался: чинил с кузнецом конные грабли, косилки, лобогрейки, утварь разную…

Кормили нас во время посевной, сенокоса и уборочной вместе со взрослыми, из общего котла. Про оплату тогда никто не заикался – ждали конца года… Счетовод вел учет, раскидывал по трудодням, что мы на культстанах съели, и списывал. Количество отработанных дней и обедов у каждого было разное: колхоз рассчитывался натурой. Смелют несколько мешков зерна да какого-нибудь бычка захудалого зарежут (а то, не дай Бог, зимой что с ним случится) – и раздают.

Мука была прямо с мельницы – с отрубями. За ней тянулись с деревянными чашками, с ведрами. В мешки брали редко, а то больше в мешок набьется, чем на печево останется. Раздача муки шла спокойно.

А возле сарая, где мясо развешивали, шуму было как на базаре. Хоть дядя Вася, что у нас печку ставил, и шустро прыгал на своей култышке возле весов, а все равно бабы на него покрикивали: «Шевелись давай!» Я мясо носил, а Петька в сарае кости мельчил для довесков. Таскаю все подряд, что Петька подает, и вроде не замечаю, что дядя Вася мне вовсю подмигивает, а то и прямо шепчет: «Ну-ка, кусочек получше…»

Подошла очередь сторожихи. Кузьмовна увидела кости на весах и накинулась на дядю Васю с руганью. Добрейший дядя Вася устало махнул рукой и заковылял в сарай – хотел мясо заменить. Но Петька остановил его у порога. «Мяса без костей не бывает! – выкрикнул он. – А кости кому? Детям фронтовиков?» Дядя Вася не ожидал такого…

Очередь зашумела на Кузьмовну. Бабы начали напирать и оттеснили ее от стола.

– Как хошь, – развел руки в стороны дядя Вася, – другого нет. Бычок-то тощой был…

Кузьмовна схватила мясо, отскочила от стола и пошла боком, криком выплескивая обиду.