Тяжелые дни

            «По этому поводу — продолжал А. В. Кривошеин — мною вчера полу­чено от генерала Янушкевича письмо (В конце сентября 1917 года в Москве А. В. Кривошеин лично говорил мне, что это письмо у него сохранилось.) совершенно исключительного содержания. Он пишет, что «сказочные герои, идейные борцы и альтруисты встреча­ются единицами», что «таких не больше одного процента, а все остальные — люди 20-го числа». Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего утверждает, что, конечно, «драться за Poccию красиво, но масса этого не понимает», {24} что «тамбовец готов грудью стоять за Тамбовскую губернию, но война в Польше ему чужда и не нужна», что «поэтому солдаты и сдаются во множестве» и т. д. (К сожалению, все эти рассуждения читались с такою быстротою, что я успевал записывать только отдельные фразы). «Отсюда генерал Янушкевич приходит к заключению, что «русского солдата надо имущественно за­интересовать в сопротивлении врагу», что «необходимо поманить его наделением землею, под угрозою конфискации у сдающихся» и т. п. в том же лестном для предводимых Ставкою воинов тоне. «Героев надо купить» — полагает ближайший сотрудник Великого Князя».

            Закончив передачу всех этих соображений, А. В. Кривошеин воскликнул: «Необычайная наивность или, вернее сказать, непростительная глупость письма Начальника Верховного Главнокомандующего приводит меня в содрогание. Можно окончательно впасть в отчаяние. На фронте все рушится, неприятель приближается к сердцу России, а г-н Янушкевич заботится только о том, чтобы отвести от себя ответственность за происходящее. В прочитанном мною письме особенно ярко проявляется это всегдашнее желание установить свое алиби.  Со дня первых неудач из Ставки начали открыто во всеуслышанье кричать о недостатке снарядов и бездействии тыла. Неудачи продолжались — стали кричать, что тыл, вместо пополнений, посылает одних стариков, негодных к бою. Теперь наступила катастрофа — прибегают к опорочению всего русского народа. Все безде­ятельны, все  виноваты в том, что непрестанно бьют нас немцы. Только Ставка безгрешна, только она работает.

Сам же генерал Янушкевич — сплошное самоупоение, гений, преследуемый роком и людскою несправедливо­стью. Чтобы самому возвеличиться — он готов порочить всех и каждого, даже тех, кто под его гениальным управлением безропотно умирает среди нескончаемых отступлений и непонятных неудач. Ведь, если начало не хва­тать снарядов, то Ставка не могла не знать об этом; почему же, предвидя надвигающееся бедствие, Начальник Штаба не позаботился доложить своему Главнокомандующему о необходимости изменить план войны, посоветоваться с ближайшими сотрудниками, а не забираться на Карпатские выси. Почему сейчас, когда все летит вверх дном, не меняют плана, не ищут способов, чтобы противостоять врагу.

Французы мобилизовали гораздо более старшие воз­расты и их старички прекрасно сидят в окопах. Почему же наших не умеют использовать, а только кричат о покупке героев. Как генерал Янушкевич имеет мужество продолжать руководить военными операциями, когда он не верит в армию, в любовь к родине, в русский народ. Какой сплошной ужас. Господа, подумайте только, в чьих руках находится судь­бы России, Монархии и всего мира. Творится что-то дикое. За что бедной Рос­сии суждено переживать такую трагедию? Я не могу больше молчать, к каким бы это ни привело для меня последствиям. Я не смею кричать на площадях и перекрестках, но Вам и Царю я обязан сказать. Я оставляю за собою право завтра доложить Его Величеству письмо генерала Янушкевича и выска­зать все, что я думаю об этом возмутительном письме». Все это было про­изнесено А. В. Кривошеиным

 с чрезвычайною страстностью, с захватившим всех подъемом. Видно было, до какой степени он взволнован, потрясен откровениями Начальника Штаба. После этого выступления у меня помечено: «Общее возмущение».    Пришлось на несколько минут уйти из заседания — вызвали по телефону.

Когда вернулся, услышал следующее: П. А. Харитонов:

            «Если Янушкевич думает покупать героев и только этим способом обеспечить защиту родины, то ему не место в Ставке.

Пусть он ищет применения своим талантам в другом, более безопасном для России, месте. Надо освободить Великого Князя от подобного сотрудника. Как бы не повторилась басня о пустыннике и медведе. Мы обязаны предупредить Государя».

П. Л. Барк:

            «Величайшая деморализация. К чему мы близимся с подобными военноначальниками — ужасно подумать. Без того в финансовых кругах {25} чувствуется тревога. За границею наше положение расценивается все хуже и хуже.

            А тут еще ближайший и наиболее влиятельный сотрудник Главнокомандующего проявляет признаки истерики».

Кн. Н. Б. Щербатов: