Тяжелые дни

            «В ответ на письмо генерала Янушкевича следовало бы послать ему ведро валериановых капель. Очевидно, у него расстройство нервов и он нуждается в успокоительном. И при этом надо бы ему разъяснить (видимо ему не понятны эти стороны челове­ческой души), что никто еще  не покупал героев, что любовь к родине и самоотвержение не рыночный товар. Как только могла в голову забраться такая мысль. Солдаты бегут, приведенные в отчаяние, а Ставка будет их уговари­вать — не бегите, землицы получите. Какой позор и какое нравственное паде­ние. Да вообще, дает ли себе отчет Янушкевич, что он предлагает не только с нравственной точки зрения, но даже с практической. Нельзя обе­щать несбыточное. Фактически невозможно наделить землею многомиллионную армию, так как, конечно, почти вся она или пострадала, или отличилась. Все равно всех не купишь — а горожане, рабочие и пр.! Не из одних же крестьян состоит предводимое Ставкою войско. Чем предполагает Начальник Штаба закупать геройство неземледельцев?».

С. Д. Сазонов:

            «Я не удивлен этим позорным письмом. От г-на Янушкевича можно ждать всего. Ужасно то, что Великий Князь в плену у подобных господ. Ни для кого не секрет, что он загипнотизирован Янушкевичем и Даниловым, в кармане у них. Они ревниво оберегают Главнокомандующего от общения с внешним миром. В Ставке создалось средостение. До Великого Князя ничего не дохо­дит. Его доверчивостью пользуются из карьерных расчетов. Смешно ска­зать — генерала Рузского, призываемого командовать целым фронтом и за­щищать столицу Империи, не пустили к Верховному Главнокомандующему, что­бы непосредственно испросить указаний, переговорить о предстоящих задачах. Его вызвали в Ставку, заставили чуть ли не целый час просидеть в приемной. К нему вышел генерал Янушкевич из великокняжеского кабинета и сухо объявил повеление сосредоточить все усилия на обороне Петро­града и немедленно отправиться к месту нового назначения. Это чорт знает что такое! Благодаря таким самовлюбленным ничтожностям мы уже поте­ряли исключительно благоприятно начавшуюся кампанию и опозорили себя на весь мир. Что же, теперь нам надо примиряться с проигранною войною, по­корно всовывать голову в немецкое ярмо. Из сообщенного нам Александром Васильевичем (Кривошеин) письма выходит, что, по мнению вершителя судеб Ставки, наши солдаты не могут сопротивляться, что надо приняться за формирование новой армии путем подкупа и заманивания будущих героев. Бедная Россия. Ничего у нее не остается. Даже ее армия, которая в былые вре­мена наполняла мир громом побед и удивляла своим самоотвержением, и та оказывается состоящею из одних только трусов и дезертиров. Неужели же мы будем все время молчать, неужели у Совета Министров не хватить му­жества открыть глаза кому следует. В известной обстановке чрезмерная осторожность граничить с преступлением».

            В итоге происходивших прений решено просить генерала Рузского, в ка­честве командующего защищающим Петроград фронтом, пожаловать в бли­жайшее заседание Совета Министров для частного обмена мнений о положении на театре войны и о безопасности столицы. Собеседованию этому отнюдь не сле­дует придавать официальный характер, дабы Рузский мог высказаться вполне откровенно и дать таким образом правительству материал для последующих действий. Рузский находится вне влияния Янушкевича, держит себя независи­мо и его отзывы могут отразить истинную, не обработанную заинтересованными штабами, картину и сущность происходящего в районе боевых столкновений. Затем, надлежаще осведомленный, Совет Министров должен ходатайство­вать о созыве заседания под Высочайшим председательством и постараться открыть Царю правду настоящего и опасности будущего.

{26}

 

И. Л. Горемыкин:

            «Я не возражаю против такой постановки, но считаю долгом еще раз пов­торить перед Советом Министров мой настойчивый совет с чрезвычайною осторожностью говорить перед Государем о делах и вопросах, ка­сающихся Ставки и Великого Князя. Раздражение против него принимаете в Царском Селе характер, грозящий опасными последствиями. Боюсь, как бы наши выступления не явились поводом к тяжелым осложнениям».

            В связи с таким решением отпала необходимость в немедленном рассмотрении в связи с представленной Управляющим Делами справкою во­проса о взаимоотношениях правительства и военной власти на театре войны.

            Хотя общий вопрос и был отложен, тем не менее в дальнейшем ходе заседания он снова возник.

Кн. Н. Б. Щербатов:

            «Прошу помощи Совета Министров. Как я и предвидел, мое положение перед Государствен­ною Думою становится весьма щекотливым. Мне задают массу вопросов по местным делам в прифронтовой полосе. Это несомненно тактический прием со стороны депутатов, так как они прекрасно знают, что Мини­стерство Внутренних Дел не имеет там никакого голоса и что всем рас­поряжаются военные власти, забронированные устрашающими словами — во­енная необходимость. На все вопросы я отделываюсь общими фразами, но положение мое становится со дня на день более неудобным».