Тяжелые звезды

Ельцин уже не вникал в детали, а время аудиенции обычно ограничивалось 20 минутами. За это время ничего толкового рассказать просто невозможно, но ему и такие короткие свидания становились в тягость. Достаточно было перебрать во время разговора минуту-другую, как я начинал физически ощущать: Ельцин раздражается. Это был новый человек, разительно отличавшийся от прежнего Ельцина. Тот был внимателен, дотошен, энергичен. Мог оценить шутку и сам заразительно смеялся. Например, в 93-м. И в первой половине 96-го, когда, став министром, я стал общаться с Ельциным довольно часто, он был еще здоров и нормально, по-президентски реагировал на мои предложения или пожелания. В последующем, особенно после операции, я видел, что такая работа дается ему с трудом. На некоторых бумагах он адресовал резолюции уже не тем людям, которым они предназначались. И мои аккуратные и деликатные попытки поправить президента не находили понимания. Он смотрел на меня и продолжал писать… Бумага, например, предназначалась генеральному прокурору, а он ее адресовал, скажем, главе своей администрации Анатолию Чубайсу или вице-премьеру правительства Борису Немцову.

Что еще хуже: Ельцин начинал потихоньку путать людей. Однажды меня разыскали и передали требование Ельцина срочно прибыть в Кремль. Я приехал. Очень деликатное поручение, которое дал мне президент, на первый взгляд, не имело ко мне никакого отношения и напрямую касалось министра обороны генерала армии, впоследствии маршала Российской Федерации Игоря Сергеева. Вернее — одного из управлений Минобороны, занимавшегося внешнеполитическими проблемами.

Я удивился: будучи в то время заместителем председателя правительства, я не курировал деятельность Министерства обороны и мало что мог сказать по существу конкретной проблемы. Но решил так: президент это делает неслучайно, на то у него есть свои резоны. Единственно, что попросил: «Борис Николаевич, позвольте мне проинформировать о нашем разговоре тех руководителей Министерства обороны, которые находятся в курсе дела». Ельцин охотно согласился, и я, продолжая ломать голову над тем, что бы все это значило, стал вызванивать тех армейских военачальников, которым, собственно, изначально следовало ставить подобную задачу.

Собрались у меня, в вице-премьерском кабинете Дома правительства на Краснопресненской набережной. Генералы тоже находились в недоумении. Пытаясь разрешить проблему как можно деликатнее, я высказал им свое предположение, что Ельцин, очевидно, лишь для того, чтобы не собирать их лишний раз у себя, решил воспользоваться моим статусом заместителя председателя правительства… Такая версия всех удовлетворила, и генералы без обид принялись исполнять поручение президента.

Во время очередной встречи с Ельциным я отчитался, что поставленная им задача решается успешно. Борис Николаевич рассеянно посмотрел на меня, как будто с трудом узнавая. И совсем огорошил, невпопад согласившись: «Да-да, мне Сергеев доложил…»

* * *

Глядя на это, я понимал, как опасны рецидивы шараханий Ельцина из крайности в крайность. Не без оснований боялся, что они могут повредить авторитету президентской власти. Поэтому мои предложения о создании Госсовета с полномочиями Политбюро были продиктованы желанием подстраховать президента на тот случай, если очередная его, как он сам называл, загогулина — переполнит чашу народного терпения. Этих своих мыслей я не скрывал и предельно тактично говорил Ельцину: «Борис Николаевич, вам трудно принимать решения. Из-за вашей болезни нарушен каркас государственной власти. Надо возвращаться к идее Госсовета. Одна голова хорошо, а десять — лучше!»

Чтобы президент, чего доброго, не подумал, что я покушаюсь хотя бы на часть его властных полномочий, я напоминал ему о подписанном Рыбкиным и Шумейко решении Совбеза, которое в конце 1994 года послужило основанием для ввода федеральных войск на территорию Чечни. Я обращал внимание президента на то, что не будь под документом подписей руководителей палат Федерального Собрания, дело могло кончиться процедурой импичмента. Говорил: «Сегодня на вас готовы спустить всех собак… Но люди разделили с вами ответственность. Легитимность этого решения невозможно оспорить».

Ельцин, как я это уже рассказывал, со мной соглашался. Но мои бумаги на этот счет, которые я привозил президенту в Барвиху в 1996 году, просто исчезали в недрах его администрации, которой в то время руководил Анатолий Борисович Чубайс.