Многое указывает на то, что, как ни странно это прозвучит, Свен Хедин не хотел устанавливать непосредственные связи с немецкими учеными. Так, после войны Шефер свидетельствовал, что во время его беседы в Хедином в Стокгольме швед был весьма скептически настроен в отношении Гиммлера и Гитлера. «Я советовался со Свеном Хедином. Это происходило уже после оккупации Норвегии и после того, как на территории этой страны стали возникать концентрационные лагеря. Хедин заявил: «Я любил немецкий народ, но не хочу иметь с ним ничего общего, пока во главе его находится Гитлер. С Гиммлером я и вовсе не хочу иметь никаких дел, так как я в курсе, во что он превратил Норвегию»».
Следовательно, шведский исследователь к 1942 году имел определенные сомнения относительно необходимости дальнейшего развития сотрудничества с эсэсовскими учеными. Но при этом он не прекращал поддерживать связи с высокопоставленными национал-социалистами. Ситуация в высшей мере странная. Возможно, он решил сдерживать свои реакции, так как Шефер представил ему план создания в Мюнхене «Института исследования Центральной Азии имени Свена Хедина». Скорее всего, для гордого и честолюбивого шведа это было огромным успехом. Но Хедин должен был понимать, что идет по «тонкому льду» и в любой момент может провалиться. Его послевоенные записи, предназначенные в первую очередь для отмывания своей фигуры, сообщают о второй встрече с Гиммлером, которая состоялась, по его высказыванию, 2 июня 1940 годав Берлине. Исходным пунктом этой длинной беседы вновь стала идея поддержки молодого ученого Шефера. Во время этой беседы Свен Хедин попытался заступиться за арестованного гестапо эрцгерцога Карла Альбрехта фон Габсбурга. Но в итоге беседа вновь перешла к азиатским делам и лично к Шеферу. Хотя бы одно это обстоятельство наглядно показывает, насколько много значил это исследователь и для Гиммлера, и для Хедина. В своих записках Хедин воспроизвел слова Гиммлера: «Мы должны договориться о том, что Вы сообщите Шеферу неприятную новость — в течение двух последующих лет он в своих разработках должен опираться на материал, который у него уже имеется в распоряжении. Лишь затем мы можем подумать о дальнейших планах». В свете посещения Хедином в 1940 году отдела Центральной Азии «Аненербе», во время которого он обещал поддержку проектам Шефера, подобное предложение со стороны Гиммлера могло означать только одно — попытку заинтересовать Хедина в долгосрочном сотрудничестве с «Наследием предков».
Но почему Хедин умолчал в своей книге о многих подробностях своего общения с Шефером? Шведскому путешественнику нельзя отказать в мужестве, когда после 1945 года он опубликовал свои записи, в которых он откровенно рассказал о своих контактах с политиками Третьего рейха. Это не был только Гиммлер и офицеры СС. В числе знакомых Хедина значился, например, Геринг. Но Шеферу в данной книге уделяется особое внимание. Понятно, что сам факт появления данной книги был вызван общественным мнением, которое давило на Хедина. Но в данной ситуации непонятно, зачем так детально реконструировать встречи с человеком, который отнюдь не являлся ведущим политиком Третьего рейха. Слишком частое появление на страницах воспоминаний фигуры Шефера вызывает ощущение некой диспропорции.
Если Хедин после войны вел речь о том, чтобы оправдать свои отношения с СС, то это обстоятельство могло говорить в пользу Шефера, так как швед говорил только о сотрудничестве с научными подразделениями охранных отрядов НСДАП. По этой причине нет ничего удивительного, что, кроме Вюста (если не считать Шефера), Хедин вообще не упомянул никого из высокопоставленных сотрудников «Наследия предков». К тому же он мог это сделать, чтобы хоть как-то объяснить, почему его именем был назван немецкий институт, тесно связанный с деятельностью «Аненербе». При этом он во многом выгораживал Вюста и Шефера. Сам Хедин якобы не сразу согласился на присвоение его имени мюнхенскому исследовательскому учреждению. Он утверждал, что ему пришлось справиться с отвращением, чтобы пойти на этот шаг. К этому его вынудили просьбы Шефера и Вюста, которые утверждали, что в случае отказа у них могут возникнуть очень серьезные проблемы, так как был бы нарушен приказ, отданный лично рейхсфюрером СС и имперским министром пропаганды Йозефом Геббельсом. «Мне ничего не оставалось, как выразить благодарность за оказанную честь и ожидать, когда произойдет учреждение и открытие данного института. Это должно было стать торжеством, на котором мое присутствие было обязательным. Это произошло в январе 1943 года».