Тихие воды

– Только в моем сне все было неправильно, он молился Господу, но, видимо, без пользы, и камни, которые он клал в свою пращу, не долетали до Голиафа, а падали на землю у его ног. Конечно, гигант победил – он повалил юного пастуха на землю, занес над ним меч – и в этот момент тот повернул голову – а я забыл сказать, я словно стоял в толпе евреев, ожидавших исхода поединка – он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Его золотые кудри рассыпались по камням, и он сказал мне: «Тео, ты должен вернуть то, что тебе не принадлежит». Я очнулся в ужасе – служба как раз заканчивалась, я сидел на последней скамье, в уголке, и, конечно, мог задремать, как вы вероятно, думаете. Но я не спал. Я тут же начал мучительно вспоминать, есть ли у меня что-то, что не принадлежит мне. Сначала подумал о подарках, конечно, но их тогда было значительно меньше, чем сейчас, и мне казалось, это не то, о чем говорило мое видение. Тем не менее, я постарался раздать все, что скопилось, а когда понял, сколько я съел за все это время, сколько денег потратил, меня обуял ужас. Но тут я ничего поделать не мог. Тогда я решил, что должен избавиться от квартиры. Это оказалось неожиданно просто – сходил, написал заявление, и ее вернули государству. У моего соседа как раз женился сын, и молодой семье грозили дать комнату на другом конце города… Так что вышло даже очень хорошо. Я испытал облегчение, когда от нее избавился, но видение продолжало меня беспокоить.

– Вы сумасшедший, – улыбнулась Ада. – Или святой. Мало ли кому что снится…

– Я же предупреждал, что рассказ может показаться вам несколько путанным, – Тео откашлялся. Ада вдруг поняла – ему неловко рассказывать об этом не потому, что его смущает то, что он серьезно ко всему этому относится, а потому, что она, вероятнее всего, отнесется к этому несерьезно. Ему за нее неловко было, за ее недоверие.

– Потом, неделю назад, Давид явился мне снова. На этот раз он лежал окровавленный на песке, и над ним стоял Голиаф, и меч его был в крови. Давид был мертв, но Голиаф повернул голову и я узнал в нем одного молодого человека, который приходил ко мне как-то, много лет назад. Я очнулся и сразу поспешил к вам, но вы были заняты, и потом…

– Почему ко мне?

– Когда он приходил, и мы разговаривали, он оставил кое-что. Не в качестве подарка, нет, но люди иногда оставляют у меня всякие вещи. Те, которые кажутся им ценными, которые они боятся потерять… В общем, вот, – с ловкостью фокусника он вынул откуда-то несколько листков бумаги, успевшей пожелтеть от времени, и протянул ей словно сокровище.

Она взяла листки – крупным, неровным почерком на них было что-то написано, ее глаза заскользили по строчкам.

– Но я все еще не понимаю… – А потом ее взгляд упал на подпись под одним из стихотворений, теперь-то она увидела, что это были стихи. – Вельд.

Тео кивнул, словно выдохнул – она кожей почувствовала подвох.

– Интересно. Отца моего вы знали, дядю знали, мой скандальный жених вам снится, и даже с моим мужем вы общались. Очень интересно получается, – оне не могла скрыть иронии – и не старалась. Он морочит ей голову, завопило внутри что-то паническое, он лжец, лжец, лжец, нельзя было к нему приходить, нельзя с ним разговаривать.

– Да, – просто сказал Тео. – Интересно.

Ада покачала головой. Он даже объясняться не собирался – верить или не верить, это ее выбор, только и всего, разница в частице «не» перед глаголом, а ощущение, что в ней умещается целая жизнь. Весь ее опыт. Все ее ошибки, все, что она узнала на собственной шкуре. Все ее грехи, тайны, надежды, все, от чего она вынуждена будет отказаться. Ее учили по-другому, ей день за днем доказывали, что так как он себя вести просто нельзя, но…

– Как у вас это получается? – Спросила у него тихо-тихо, теперь понимала, почему его слушался кастелян, почему к нему приходят люди, почему он не в лагере, не в тюрьме – и почему обязательно туда попадет. Ему верилось – странное, необъяснимое чувство в ее положении. Он только улыбнулся в ответ.

– Это у вас получается, я тут почти не при чем. Это все вы. Есть люди, которым это не дано, точнее, – он поспешил исправиться, словно извиниться за то, что думает о людях плохо. – Дано, я думаю, всем. Просто кто-то слишком напуган, кому-то дороже его привычки или еще что-то. Но вы молодец.

Неожиданно для себя, она зарделась от похвалы и, чтобы куда-то спрятать глаза, развернула листы бумаги, посмертную записку от ее мужа, написанную восемь лет назад. Она почему-то знала, догадалась сама, но все равно спросила, уже предчувствуя ответ.

– Когда он?..

– Накануне гибели. Я поэтому еще так удивился, услышав о его самоубийстве. Обычно люди так не поступают, такие как он, в том настроении, в котором он пребывал, но, я, конечно, всего не знаю. Может, я сказал что-то не так, может, что-то еще произошло.

– Его убили, официальная причина смерти – ложь, – и сама удивилась, как просто оказалось говорить правду. Возникало разве что странное жжение на языке – словно и другие правды просились наружу. «Вот я и начала признаваться», – подумала она.

– Понятно.