«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Шолохов в письмах Сталину продолжал все ту же принципиальную линию, начатую им еще в романе «Тихий Дон», направленную против геноцида казачества под видом «расказачивания». В этих письмах он, как и раньше, приводил конкретные — с фамилиями партийных работников и следователей НКВД — факты преступных действий репрессивных органов, а также списки людей — с именами и фамилиями, — несправедливо брошенных в тюрьмы и лагеря.

И опять, как и в 1933 году, была создана комиссия во главе с тем же Шкирятовым, и опять, признав правоту претензий Шолохова, касающихся его самого и близких ему людей, Сталин и комиссия ЦК не согласились с писателем в главном. Комиссия констатировала: «...за 1937 г. и начало 1938 г. всего в Вёшенском районе арестовано 185 человек, в том числе 133 белогвардейца (большинство из них кулаки, участники Вёшенского контрреволюционного восстания в 1919 г. и реэмигранты) и 52 кулака, ранее судившихся за контрреволюционную деятельность... <...>. Ни один из опрошенных нами не показал, чтобы над ними в какой-то форме применялось физическое насилие». Фразы документа подчеркнуты Ежовым. Но кто же из тех, кого пытали, мог признаться высоким проверяющим чинам, что к нему применялось «физическое насилие»? Итоговый вывод комиссии был таким: «Заявление т. Шолохова об арестах большого количества невинных людей, <...> не подтвердилось. Имели место лишь отдельные ошибки, которые мы исправили...»¹⁰³. Из 185 человек, невинно осужденных по 58 статье, комиссия освободила только трех.

Вместе с тем, в Справке комиссии сказано, что каждый третий из арестованных и осужденных — «белогвардеец», как правило — «участник Вёшенского восстания», — из тех, кого не успели посадить в 20-е годы.

В 4-й главе мы подробно рассмотрели следственное «дело» руководителя Вёшенского восстания Павла Кудинова, в 1944 году арестованного в Болгарии органами СМЕРШ. После войны, в 1951 году, Кудинов был доставлен из сибирских лагерей в Ростов-на-Дону в связи с проведением там «оперативно-чекистских мероприятий по борьбе с антисоветскими элементами из числа Донского казачества». А такие «мероприятия», — говорится в документах КГБ, — были необходимы потому, что «в процессе следствия вопрос контрреволюционного восстания на Дону в 1919 году оставался глубоко не исследованным, идейные его руководители и активные участники, оставшиеся на территории Ростовской области, не выявлены, антисоветские связи белогвардейских кругов из числа казаков не установлены»¹⁰⁴.

Вот до какого времени репрессивные органы помнили о Вёшенском восстании, вели охоту за «идейными его руководителями и активными участниками», ставшими прототипами героев «Тихого Дона».

ПРОРОЧЕСКИЙ РОМАН

Отношения Шолохова и Сталина изначально были обречены на конфликт: писатель не мог принять командных методов построения социализма, считая их несовместимыми с народным стремлением к социальной справедливости.

Шолохов своим романом, всей жизнью своей первым в нашей стране сказал во весь голос, что даже самая святая цель не оправдывает преступных средств.

После 1938 года становится очевидным все возрастающее отдаление Шолохова от Сталина. И хотя в 1941 году Шолохов получит Сталинскую премию за «Тихий Дон», в 1939 станет действительным членом Академии наук СССР, а еще раньше, в 1937 году — депутатом Верховного Совета СССР, дистанция, отдаляющая Шолохова от Сталина и ЦК, углубляется.

После 1942 года не было ни одной встречи Сталина и Шолохова, хотя, судя по журналу записи лиц, принятых генсеком в 1946—1953 годы, Фадеева в послевоенные годы Сталин принимал не менее пяти раз, а Симонова — трижды. За последние десять лет жизни Сталина Шолохов лишь дважды обратился к нему — в 1947 году с просьбой о поездке за границу и в 1950 — с просьбой «разъяснить» ему, в чем состоит «существо» его ошибок в отношении Сырцова, Подтелкова и Кривошлыкова, о которых Сталин писал в уже упоминавшемся письме Ф. Кону.

Шолохов не простил Сталину 1937 год, безмерных страданий народа в пору коллективизации. А Сталин не простил Шолохову его отношения к репрессиям, его боли и горя, о чем был, конечно же, прекрасно осведомлен.

«...Так много человеческого горя на меня взвалили, что я уже начал гнуться, — писал он в начале 30-х годов Левицкой. — Слишком много для одного человека»¹⁰⁵.

Но он никогда не переставал слышать чужое горе, сопереживать ему. Шолохов многократно с полным бесстрашием бросался на защиту безвинно пострадавших — не только казаков и колхозников родного Дона, вёшенских партработников, но и самых разных, как близких, так и далеких ему людей: создателя «Катюши» И. Т. Клейменова, сына А. Ахматовой Л. Гумилева, сына А. Платонова, артистки Э. Цесарской и многих других, хотя знал, что сам живет под неусыпным наблюдением.

Сын М. А. Шолохова Михаил Михайлович в своих воспоминаниях приводит рассказ матери об этой, для всех без исключения невидимой и неведомой стороне их жизни: