«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Имеются еще два дополнительных свидетельства о том, будто Крюков в конце своей жизни пытался работать над «большой вещью» — оба они обнаружены Ермолаевым и приведены в его статье «О книге Р. Медведева “Кто написал “Тихий Дон”?». Так, эмигрант «П. Маргушин, работавший с Крюковым в газете “Донские ведомости” в 1919 году, вспоминает, что Крюков рассказывал ему о своих планах написать роман о вторжении большевиков и послал его в поездку для сбора материалов об этом. Земляк Крюкова, писатель Сергей Серапин (Пинус), заверяет нас, что Крюков унес с собой в могилу “Войну и мир” своего времени, которую он задумывал написать»¹⁵³. Оба эти свидетельства касаются замыслов писателя на будущее, после 1919 года, которые он при жизни никак не мог реализовать.

Таким образом, «антишолоховедение» не обладает ни одним хоть сколько-нибудь надежным свидетельством, что Крюков вообще писал какую-то «большую вещь» о Доне.

Впрочем, по большому счету, для решения проблемы авторства «Тихого Дона» не имеет значения, писал ли Крюков или не писал «роман из жизни донского казачества» в 1917—1920-х годах. Значение имеет одно: что это был бы за роман? Являлся ли бы он и в самом деле тем «Тихим Доном», который вошел в историю литературы как самая великая книга русской литературы XX века, или это была бы совершенно другая книга? И ответ тут может быть только один — к «Тихому Дону», который мы все знаем, Ф. Д. Крюков не имел никакого отношения.

НЕНАПИСАННЫЙ РОМАН

Поскольку текст романа о казачестве, над которым якобы работал Крюков, отсутствует, воспользуемся и мы правом выстроить гипотезу и предположить, хотя бы в самых общих чертах, что это был бы за роман.

Вне всякого сомнения, в этом ненаписанном романе не могла не найти отражение биография, жизненный и духовный опыт самого Крюкова. Всмотримся еще раз в его биографию.

Ф. Д. Крюков родился и вырос на Дону, в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа, знал и любил Дон, его обычаи, песни, фольклор.

Закончив историко-филологический институт в Петербурге, он преподавал в Орле и Нижнем Новгороде, в 1906 году избирался депутатом 1-й Государственной Думы от казачьего населения Дона, выступал против использования казаков в карательных полицейских акциях, после чего был заключен на 3 месяца в петербургские «Кресты».

По слабости зрения в Первую мировую войну был на фронте эпизодически — в составе организованного Думой санитарного поезда и корреспондента газет. После Февральской революции вернулся на Дон.

По складу литературного дарования Крюков скорее очеркист, публицист, чем беллетрист. Его судьба в основном была связана с либерально-народническим журналом «Русское богатство» В. Г. Короленко. Он дружил со своим земляком А. С. Серафимовичем, был знаком с А. М. Горьким, в юности поддерживал тесные связи со своим земляком Филиппом Мироновым. Крюков вошел в литературу как бытописатель народной жизни Дона. Либеральный народник по своим первоначальным убеждениям, один из основателей партии «народных социалистов», близкой к трудовикам, он и в прозе своей, как было показано выше, вплоть до перелома в своем мировоззрении в пору мировой и Гражданской войны, придерживался либерально-народнической традиции, — пока германская, а потом Гражданская война не перевернули его политических убеждений. Этот мировоззренческий перелом, о котором в 1931 году писал в своих воспоминаниях о Крюкове и Д. Ветютнев, писатель Анатолий Знаменский характеризовал следующим образом:

«Судьба Ф. Д. Крюкова — видного донского писателя начала века, ближайшего сотрудника В. Г. Короленко в журнале “Русское богатство”, которому в некоторых окололитературных кругах до сих пор приписывается соавторство в создании великой художественной эпопеи XX века — “Тихого Дона”, может быть интересной для нас как раз с другой стороны: почему и как Ф. Д. Крюков, общественный деятель, демократ, депутат I Государственной думы, писатель архилиберального толка, сразу же после февраля 1917 года вдруг отошел от привычного круга людей и идей, покинул Петроград и, возвратившись на Дон, стал убежденным сторонником генерала Каледина и почетным секретарем Войскового круга при генерале Краснове? Как он смог в час решительного выбора осенью 17-го порвать с прежней “интеллигентной” публикой, освободиться от псевдодемократических химер и встать безраздельно под знамя патриотических сил, причем — даже не рядовым участником движения, а его идеологом?..

Это был разрыв не только трудный, но героический, равный подвигу и самоотречению...»¹⁵⁴.

А. Знаменский замечает, что это была одновременно и драма разрыва с ближайшими друзьями-одностаничниками — Серафимовичем и Филиппом Мироновым. «Что касается Ф. К. Миронова, то он по своей нравственной сути был воспитанником этих двух писателей-земляков, а Серафимович в молодости даже готовил юного Филиппа Миронова к сдаче за курс гимназии экстерном в Усть-Медведицкой. И вот они оба, столь же убежденно и решительно, ушли в “красный стан”»¹⁵⁵.