Тихушник (СИ)

— Вижу, Палыч, у вас светлые мысли стали появляться. Вы что, их боитесь? Мне интересно — как они так быстро узнали про моё оперативное дело? Ответ сам напрашивается — всем и всё будет известно на второй же день, когда этим займётся милицейская прослушка. Болтают, как бабки старые, — а вдруг эта информация дойдёт до Махмуда и они ему по-дружески сообщат, что делать-то будем? И вообще-то справку-меморандум нужно будет засекретить, и потом, куда я её дену, в какое оперативное дело засуну? Очередная комиссия из Москвы приедет, посмотрит на неё и скажет, что я нарушил режим секретности. Меня уволят из органов — вам как начальнику выговор светит, как минимум. Вам это надо? Мне — нет.

— Что ты предлагаешь?

— Хорошо, съезжу к заму, переговорю. Интересно посмотреть в его честные глаза, особенно на мундир, увешанный медалями за безупречную службу. Мне кажется, ему давно всё по барабану, что делается в области, — лишь бы вечера дождаться и в ресторане стопочку водочки замахнуть, с тем же Махмудом. Или с коллегами-алкашами.

— А причём тут его мундир? К чему это?

— К слову пришлось. Есть у нас в органах такие… индивидуумы, которые служат в милиции, пока стаж работы не зашкалит аж за 40 лет — из которых 20 в кабинете штаны протирали. И медалей за этот срок нацепляют на свой мундир столько, что Брежнев бы позавидовал такому количеству, со стула уже встать не могут — тянет к земле, а всё пытаются нас учить, как лучше работать. Палыч, ты же знаешь, не люблю я эти погремушки, не к чему они нам — ментам. Если и пригодятся, то для похоронной процессии, когда красиво смотреться будут на подушечках у несущих их пионеров. И то ты этой процессии не увидишь — немного мёртвый будешь. Что-то меня куда-то не в ту сторону понесло — видимо, от работы стал деградировать, нужно больше отдыхать… Ладно, уговорили, съезжу к заму, пока есть время.

— Как вернёшься, зайди ко мне, — интересно узнать, как разговор состоялся.

— Здравия желаю! Разрешите войти? — доложил я, заму УВД, войдя в его кабинет.

— Входи, Александр, присаживайся, — ответил он, сидя за столом, даже не оторвав одно место от стула и не подав руку, как обычно принято у оперов. Я понял, что он этим хочет показать, кто в этом доме хозяин, и поставить, таким образом, меня на место. Мы, оперá, руку даём даже жулику. Видимо, прослужив столько лет в милиции, он так и не понял, что не подать руки неприлично. А ведь сам начинал службу в уголовном розыске, дошёл до должности начальника областного уголовного розыска, а сейчас — уже заместитель УВД. Видимо, быстрый карьерный рост, и регулярный приём спиртного повлияли на его мозг.

— Палыч попросил, чтобы я срочно заехал к вам, — мол, есть ко мне вопросы? Я внимательно слушаю. Что вас интересует? — сказал я спокойным тоном, показал своим видом — его высокий статус заместителя начальника УВД не сильно меня беспокоит, ведь у меня есть такие козыри, что могут его охладить, — и улыбнулся. Улыбнулся специально, чтобы поставить его в тупик — ведь он привык, что к нему в кабинет заходят сотрудники со скрюченными спинами и лицом подчинённого. Но я решил пойти другим путём: сел спокойно в кресло, откинулся на спинку и, как джентльмен, закинул одну ногу на другую. Сотрудники перед начальством стараются держаться сдержанно, показывая своим видом, что они ниже по статусу и должны соблюдать субординацию, — но я имел большой опыт общения с такими руководителями (и даже выше — с представителем президента), так что буду разговаривать на равных.

— Александр, я попал?.. — сказал он, опустив глаза.

— Есть такое дело, — ответил я лаконично, не раскрывая карт, как посоветовал мне мой шеф (хотя я и без него знаю: молчание — золото). Слово «попал» прозвучало из его уст как приговор.

— Что мне делать?..

— Ничего. Отвечайте так же на телефонные звонки, сошлитесь на свою занятость — и не попадёте в оперативные сводки. Переключите свой телефон на пульт секретаря, ограничьте общение с людьми, — думаю, догадываетесь, с какими?

— Да, я знаю, мне доложили.

Слово «доложили» для меня обозначало: сотрудники подразделения прослушки в лице начальников совершили преступление, разгласив государственную тайну. Ладно, Бог с ними, — лишь бы Махмуд об этом не узнал.

— Когда реализация будет по вашему делу? — спросил меня начальник. («Реализация» значила «взять преступников с поличным»).

— Работаю совместно с сотрудниками ФСБ. Пока мы не решили сроки реализации, но думаю — скоро, — ответил ему я, упомянув своих коллег. Сказал я это для устрашения — чтобы он не сделал глупостей и не сообщил Махмуду. Доверия к начальникам нет; когда дело касается их репутации, они пойдут на любые ухищрения, и «рычаги» все у них — как говорится, рука руку моет. А крайними остаёмся мы — инициаторы оперативных дел, если они становятся нереализованными.

— Как пройдёт реализация, расскажите… Или это секрет?..