Тимирязев: путь биолога

Меня могут упрекнуть, что я не искал случая познакомиться с родителями той, которую перед своею совестью считал своею будущей женой – что я даже обманул их доверие неожиданностью отъезда. Видит Бог – что я от всей души желал войти в Вам дом, если не будущим родственником, так как судьба отказывала мне в этом высшим счастье, то по крайней мере войти в него зятем, чтоб Вы могли сами судить о святости моей любви о чистоте моих намерений. Сколько раз, встречая Вас в театре, я готов был подойти к Вам и просить возобновить знакомство – и не имел духу. Александр Алексеевич (К. А. ошибся – читай: Алексей Александрович. – Авт.), забудьте на минуту, что Вы отец, страдающий и справедливо считающий себя оскорбленным, и представьте себе мое положение – мне ли поступить иначе. Мог ли я явиться в Вам и сказать: я люблю Вашу дочь, и она меня любит, подавить свои чувства, забыть друг друга мы не в силах, и потому для достижения своего счастья готовы, как это не тяжко, преступить закон, пренебречь осуждением общества. Скажите, мог ли я явиться к Вам, отцу, с такими речами – а что ж иное мог я сказать, не обманывая Вас, не злоупотребляя Вашим доверием. Поступая, как я поступил я, по крайней мере, не присоединил к другим Вашим страданиям, в которых я виновен, еще оскорбление обмана. Как я не разбираю свои поступки, весь свой образ действия, я прихожу к заключению, что нам было только два исхода – подавить свои чувства – когда это еще было возможно, когда у нас стало бы на это сил – или поступить так, как мы поступили – но скажите, где же тот человек, который умеет наперед определить черту, за которой он теряет власть над своими чувствами?

В виду распространяемых: обо мне недоброжелательных слухов, считаю долгом дать Вам отчет касательно моей материальной обстановки. У меня нет ни родового, ни приобретенного имущества. Я живу своим трудом. Содержание мое всякому известно, его можно узнать из печатных уставов университетов и Академии. Оба содержания вместе составляют 4400 руб. Если квартиру в Разумовском считать в 600 р., то я имею право говорить, что у меня 5000 р. содержания. Конечно, при настоящих условиях не может быть и речи об том, чтобы пользоваться квартирой в Разумовском, и это сократит наши средства на 600–700 рублей, но за то я могу еще зарабатывать литературным трудом и этим путем при прочих занятиях могу приобресть до 1000 р. Крупных долгов у меня нет, потому что нельзя назвать таковыми несколько сотен рублей, по счетам, которые могут быть легко погашены в несколько месяцев без особых стеснений. Если говорят о моих долгах, то потому что они всем известны. Векселей я никогда не выдавал. Вот полный, откровенный отчет касательно моих материальных средств – отчет, который всякий может легко проверить. Вы усмотрите из него, что хотя наша жизнь будет далеко не роскошная но, Бог даст, нужды и лишений мы не будем знать.

Простите еще раз смелость этого письма и позвольте мне сохранить надежду, что, быть может, со временем, когда я докажу и на деле всю святость, всю глубину тех чувств, которые на веки связали мою жизнь с жизнью Вашей дочери – что, видя мою безграничную любовь и преданность, Вы не оттолкнете меня. Алексей Александрович, против нас один только безжалостный закон или скорее безжалостная воля одного человека; склонись завтра этот человек на наши убеждения, и все прошлое будет забыто, никто не бросит нам укора – неужели воля одного человека имеет магическую силу освятить то, что не было свято – нет, перед нашей совестью и честными людьми наши отношения не сделаются, а только останутся такими же честными и святыми, какими были всегда.

Простите еще одну и последнюю смелость – передайте супруге Вашей, что я мысленно на коленях прошу, если не простить меня, потому что я понимаю как это невозможно в настоящую минуту, то, по крайней мере, не проклинать меня за все то горе, за те ужасные нравственные страдания, которых я причиной, не проклинать меня в надежде, что придет минута, когда я получу позволение броситься к её ногам, чтоб замолить себе прощение, или судьбе будет угодно послать мне бесконечное счастье – возможность назвать себя перед лицом всего света и церкви – мужем Вашей дочери.

Примите, Милостивый Государь, уверение в глубочайшем уважении и безграничной преданности того, кто почел бы величайшим счастьем – право когда-нибудь назвать себя Вашим сыном.

К. Тимирязев

(Второе черновое письмо К. А. Тимирязева из архива музея-квартиры)

Милостивый Государь Алексей Александрович,

Глубоко тронутый великодушием Вашего письма и чувствами доброжелательства, высказанными Вами в его заключении, осмеливаюсь еще раз просить прощения у Вас и у супруги Вашей за все то горе, которого я был виновником.