Тимур. Тамерлан

Тимур задумался. И думал довольно долго. Не то чтобы он испытывал недоверие к словам своего ближайшего друга и советника... Но расстаться с такой добычей, как убийца Байсункара, ему было тяжелей тяжёлого.

   — Хорошо, Береке. Я отдам тебе его, делай с ним, что ты считаешь нужным. Да поможет тебе Аллах.

   — Да поможет!

Сеид не обманул своего друга. Назавтра, сразу после утреннего намаза[59], в становище самаркандского эмира явилось посольство из цитадели. Возглавлял его, против ожидания, не молодой умник Масуд-бек, а пожилой, седобородый воин Ибрагим-бек. Тимур хорошо знал его, ибо приходилось им участвовать не в одном совместном походе. Знал и уважал.

Плохо выглядел ветеран. Даже сквозь смуглоту лица проглядывала смертельная бледность. Не от страха был бледен старый вояка, а от стыда.

Тимур отнёсся к нему достаточно уважительно, он не сердился на Ибрагим-бека. Нельзя порицать человека за то, что он до конца остался верен своему господину.

   — С какой вестью ты пришёл ко мне?

Глава посольства поклонился и сказал, что послан с известием о том, что эмир Хуссейн желал бы прекращения войны и мечтает о мире.

Я тоже ни о чём, кроме мира, не мечтаю. Если мы посмотрим, то увидим, что именно твой господин должен быть признан виновником кровопролития. Разве я построил стены вокруг Балха, разве я построил хиндуван?

Ибрагим-бек опять поклонился:

   — Мой господин сожалеет о сделанном. Мой господин заранее согласен на все твои условия. Просит он только об одном, и просит смиренно.

   — Я знаю, о чём он просит. Хочет, чтобы я сохранил ему жизнь.

   — Ты угадал.

   — Ему не пришлось бы просить о сохранении жизни, если бы он хоть что-нибудь сделал для сохранения нашей дружбы. Аллах видит, сколько в моих словах правоты.

Седобородый посланец просто склонил голову в знак согласия, ибо не было нужды в словах.

   — Передай ему, Ибрагим-бек...

Посланец поднял голову и выжидающе прищурился.

   — Передай эмиру Хуссейну, что если он добровольно сдастся, я не убью его.

   — Что ты не убьёшь его...

   — Да. Теперь иди, я сказал всё, что надобно было сказать.

Когда посланец удалился, Тимур некоторое время молчал. Молчали и присутствовавшие при беседе Береке, Кейхосроу, Мансур и Курбан Дарваза. В пору было веселиться от души, войну можно было считать закончившейся. И закончившейся победоносно. Впереди открывалась широкая, отчётливо различимая в пучинах будущего дорога к славе и возвышению. Но они были смущены подавленным состоянием своего господина и друга. Может быть, ему что-то другое видится на будущих путях?

   — Скажи, Береке, как ты заставил Маулана Задэ отворить ворота хиндувана?

   — Я отрезал ему голову и отправил в подарок Хуссейну; У того оказалось слабое сердце, и он решил сдаться.

   — Воистину, Всевышний на каждом шагу убеждает нас, что мир устроен сложнее, чем нам кажется. Кто бы мог подумать ещё несколько месяцев назад, что эмир Хуссейн, узнав о смерти одного из своих лютых врагов, вместо того чтобы пуститься в пляс от радости, впадёт в такую печаль, что потеряет способность к сопротивлению.

Береке обернулся к батырам и пояснил смысл этого, не очень понятного непосвящённым, разговора:

   — Этот премерзкий сербедар, крыса в человечьем обличье, сговорился с Хуссейном против хазрета и должен был убить его. Хромота Байсункара обманула его.

   — Но Байсункар хромал на левую ногу... — осторожно возразил Мансур.

Тимур пояснил:

   — Ты никогда не обращал внимание, что в зеркале вод человек отражается так, что правая рука у него оказывается слева, и наоборот. Байсункар был обращён к убийце спиной, так что хромота в воспалённом мозгу Маулана Задэ оказалась там, где и должна была, по его мнению, быть, справа. Он хотел убить меня не столько ради Хуссейна, сколько ради себя. Он готов был расстаться со своей поганой жизнью, лишь бы достичь цели, а значит, был особенно опасен.

   — Воистину так, — пробормотал Кейхосроу.

Тимур сказал Мансуру:

   — Скажи поварам, чтобы они готовили пир.

   — Сегодня, хазрет?

   — Сегодня ночью.

   — Но почему ночью?

   — Потому что вечером сегодня мы закончим все дела.

   — Ты думаешь, Хуссейн захочет сдаться как можно скорее? — поинтересовался Береке.

   — Конечно. Он поспешит. Ведь он будет не сдаваться, он будет спасать свою жизнь.

Переодетый простым горожанином, в сопровождении Масуд-бека, Ибрагим-бека и телохранителей, также сменивших своё облачение, эмир Хуссейн покинул цитадель и по узким глухим улочкам направился к восточным воротам. По понятным причинам он не хотел ни с кем встречаться во время этого путешествия, поэтому выбрал самый скрытный маршрут. Людей Тимура, которые ещё оставались в Балхе, он опасался, надо сказать, меньше, чем своих сторонников, которых несколькими днями ранее бросил на растерзание самаркандскому воинству.

Хуссейн шёл пешком, ибо понимал, что пеший человек привлекает меньше внимания, чем всадник с конной свитой. Шёл быстро, наклонив голову, время от времени посматривая по сторонам.

Раздавлен.

Убит.

Испепелён!