Тёмное наследие

– Успокойтесь, – процедил он сквозь зубы. – Дети… считайте, в санатории. Им объяснили, что мама занята и недельку они побудут там. Няне всё донесли, пугать девочек она не будет. Теперь все зависит от вас.

– Я не буду ни о чем договариваться, пока они не возвратятся домой, – неожиданно твердо даже для самой себя проговорила Катя. Ее трясло.

– Будете, – усмехнулся похититель. – Трогайтесь, герцогиня. Продолжим, раз вы успокоились.

Она не успокоилась – она отупела и только и думала, как, к кому обратиться, чтобы вызволить девочек.

– Крайне не рекомендую делать глупости, – продолжил незнакомец, словно читая ее мысли, – и рассказывать кому бы то ни было о том, о чем мы с вами поговорим сейчас. Иначе детей вы не увидите.

– Чего вы хотите? – мертвым голосом спросила Екатерина.

– Вот, уже пошел деловой разговор, – удовлетворенно отметил похититель, и она вдруг отметила слабый блакорийский акцент, как у Мартина. – Нам нужны ваши связи, госпожа Симонова. Вы близки с Мариной Рудлог и работаете на господина Свидерского. Нам нужны оба, но по понятным причинам мы не можем к ним приблизиться. А вы – можете. У вас есть неделя. За две недели вы должны организовать встречу с вашей подругой в указанном нами месте. И в другое место в конце этой недели привезти господина Свидерского. И там дать ему вот этот порошок, – он достал из кармана пакетик и повертел его в пальцах.

– Вы сумасшедший, – потерянно и жалко проговорила Катерина. Сняла полумаску, вытерла ладонью мокрые щеки, потерла глаза – тушь попала под веко, и жутко щипало. – Я не пойду на это. Не пойду, слышите?!

Мужчина равнодушно пожал плечами и одними губами проговорил: «Дети». И герцогиня снова заплакала.

– Пожалуйста, – умоляла она, жалобно глядя на него, шмыгая носом, – не заставляйте меня. Пожалуйста! Не заставляйте меня делать подлость, пожа-алуй-ста-а-а… Я люблю Марину… Я не могу! Не могу! Прошу вас… Я хочу жить, понимаете? Я хочу нормально жить! Оставьте меня в покое-е-е-е… – она выла и всхлипывала, – пожалуйста… просто оставьте меня все в покое… отдайте детей, прошу! Прошу вас!.. Как же мне надоело… Боги, да за что же мне это?

Она снова остановилась, рыдала, просила, и мужчина терпеливо ждал – даже носовой платок ей подал, который Катя швырнула ему в лицо.

Наконец она затихла, уткнувшись лбом в мокрый кожаный руль; только плечи мелко вздрагивали да руки побелели. Боги, зачем, зачем она придумала себе эту работу? Почему не сидела с дочерьми дома? Почему не уехала в монастырь, как хотела, ведь чувствовала же, что нужно!

– Я не так близка со Свидерским, чтобы он поехал со мной куда-либо, – глухо сказала она.

Мужчина усмехнулся ее поражению.

– Вы очень красивая женщина, госпожа Симонова. Придумаете что-нибудь. Соблазните его, например, и он пойдет за вами куда угодно.

– Что с ними будет? – тихо спросила она. Не поворачиваясь.

– Лучше вам не знать, – ответил похититель с некоторым даже сочувствием. – Мы постараемся, чтобы они остались живы. И могу вас успокоить: никто вас не заподозрит. Вас похитят с принцессой и отпустят с ней же. Мы свяжемся с вами и обозначим место. А чтобы я был уверен в вашей лояльности, – он коснулся ее затылка, и голову заломило, заныли виски – но тут же отпустило, – вам поставлен ментальный блок. Теперь вы точно никому ничего не расскажете. Езжайте, Екатерина, высадите меня на перекрестке. За вашим домом наблюдают, мне не нужно светиться.

Она покорно нажала на газ. Довезла его до перекрестка. Не отреагировала на насмешливое: «Прощайте, госпожа Симонова». И, как только захлопнулась дверь, понеслась домой – в надежде, что это просто угрозы, глупая шутка и девочки каким-то чудом дома.

Но детская была пуста. И дом был пуст. Ее малышек дома не было.

Весь вечер она металась по дому. Поднимала трубку, чтобы позвонить Марине или Свидерскому, и бросала ее. К алкоголю даже не притронулась – нельзя было мутить рассудок. Плакала. Курила. Смотрела на нож для фруктов: перерезать вены – и все, никто больше ее не тронет. Но дочери далеко. Нельзя их оставлять.

Кто может понять боль истерзанного материнского сердца? Оно так болело, что Катя думала, умрет. И все никак не умирала. У нее немели руки и горело лицо, и она отчаянно, зло проклинала похитителей, желая им самой страшной смерти и самых чудовищных мучений, и ей казалось, что от ее горя даже свет в доме потускнел и слуги затихли.

Заснула она совершенно измученной, уйдя в сон в молитве Синей. Чтобы Великая Мать уберегла ее девочек и защитила Марину и Александра Свидерского. Любой ценой. Пусть даже ее, Катиной, жизни.