Тёмное наследие

– Вы похожи на моего мужа как две капли воды, Александр Данилович, – пояснила она, и Алекс мысленно выругался: сомнительное удовольствие быть похожим на мужа-садиста, – так что нет. Вы мне определенно не нравитесь. У нас с ним были не самые теплые отношения. Но, – задумчиво продолжила она, – для моего желания это не имеет никакого значения. И, раз уж у нас пошел такой разговор, – а я вам, Александр Данилович?

– Я-то восхищен, – признался он вполне искренне. – Вы похожи на фарфоровую куклу. На резную игрушку.

– Я очень дорогая игрушка, – Катя выпустила дым, затушила сигарету. – Очень требовательная, Александр Данилович.

«И опасная», – подумал он. Его раздражала и цепляла эта игра, нужно было признать. И он откликнулся легко:

– Для меня это не проблема, Екатерина Степановна. Я умею ценить дорогие вещи.

– И не на один раз, – предупредила она и потянулась к бокалу с вином, стала пить, внимательно глядя на него. Слишком внимательно и тревожно.

– Боюсь, одного раза мне будет недостаточно, – усмехнулся он.

– И баловать меня готовы, Александр Данилович? Например, если я захочу, чтобы вы вывезли меня куда-нибудь? Или сорвались ночью по моей просьбе?

– Вы разве склонны к капризам? – удивился он.

– Всегда хотела попробовать, каково это, – горько проговорила герцогиня и допила вино. – Налейте мне еще, Александр Данилович. Пусть бокал сегодня не пустеет. Не бойтесь… я останусь во вменяемом состоянии.

Вино заканчивалось, вечер уходил в ночь, а она сидела и курила, задумавшись о чем-то, и он наблюдал за ней в третьем магическом – аура ее колыхалась, то сжимаясь, как перед броском, то растекаясь расслабленно. Алекс свою спутницу не тревожил – кивнул официанту, подошедшему сменить свечи, попросил счет.

– Екатерина Степановна. Вы ведь не бывали еще у меня дома? – спросил он, когда герцогиня все же подняла на него затуманенные глаза. Между бровей у нее пролегла крошечная морщинка, и губы горестно опустились вниз. Она недоуменно посмотрела на него, нахмурилась и через секунду понимающе кивнула, улыбнулась через силу.

– Катерина, Александр Данилович. Вне работы можете называть меня по имени и на «ты». Вы хотите показать мне, как живете?

– Хочу, – подтвердил он, глядя на ее полные красные губы. – Тогда и я – Александр.

Дом его был тих и темен – не зажигая света, он провел ее в спальню, принял накидку. Катя скинула туфли, став сразу меньше ростом, стянула с шеи тяжелое колье и бросила его куда-то на пол.

– Как удавка, – прозвучал в темноте ее раздраженный голос. И она пошла к окну, встала там, обхватив себя за плечи. Александр раздевался – скинул пиджак, глядя на ее силуэт, подсвеченный уличным снежным сиянием, снял рубашку, брюки, подошел к ней сзади, стянул с плеч лямки платья.

– С чего такая благосклонность ко мне, Катерина? – спросил он тихо и поцеловал ее в шею. От нее пахло вином и немного – солью и духами. Герцогиня промолчала, не двигаясь. Ее темная аура остренько пощипывала его кожу, но не пыталась присосаться, нет. Не время еще? Пытается усыпить его бдительность?

– Не надо разговоров, Саш, – ответила она наконец. – Прошу.

Он принял и эту странную игру. Спустил по ее рукам платье, снял тончайшее белье – она осталась в чулках, послушно выгнулась, уперлась руками в подоконник, уткнулась лбом в стекло и даже не вскрикнула, когда он вошел. Только спина напряглась да плечи под его руками. Не поворачивалась, не откликалась на размашистые прикосновения его бедер – лишь пальцы сжимались на подоконнике и дыхание туманило стекло. Ни вздоха, ни писка, словно отрабатывала наказание – и это, к недоумению Алекса, вдруг завело его так, что в глазах потемнело, и застонал он первым, – а она разве что привставала на цыпочки, когда он ускорялся до бешенства, и вздрагивала, когда жестко сжимал ее грудь, гладил по спине, по острым, выступающим лопаткам, как хорошую, послушную лошадь. И шептал: «Вот так… да… какая ты, Кать, вот ты какая…» А в конце и вовсе обхватил ее ладонью за шею, потянул на себя, заставив выгнуться дугой – волны волос спускались по тонким плечам вниз, касались его груди и колыхались туда-сюда, и он застонал в эти волосы, переживая острейшее, мучительнейшее наслаждение.

Темная аура, окутавшая его на секунду, словно огладила шершавой колючей перчаткой, поцеловала нежно и крепко, ошпарив холодом, – и отпрянула.

Катерина так и стояла, запрокинув голову, и Алекса кольнуло стыдом: он перехватил ее за грудь и талию, прижал влажное тело к себе. Она не сопротивлялась. Шея ее была чуть склонена, как у поникшей и безвольной куклы.

– Ты самая странная женщина из всех, что у меня были, – сказал он ей на ухо. – Что же у тебя в голове?