Тёмное время

– Ох, прости Христа ради! – смиренно прижал руку к груди Рыжий. – Не хотел я вас грубым словом обидеть. – И он пристально присмотрелся к покрасневшему пластуну. – Лютик, ты чего это, влюбился, что ли?! Не, ну правда, ты скажи! Это что, та, про которую ты после прошлого постоя у костра рассказывал? Она, что ли, да?! Святая София! Во-от дела!

– Да тебе-то вот что! Иди вон давай, куда ранее шел! – рявкнул пластун, отворачиваясь.

– Так я-то только рад, баламошка! – улыбнулся довольный Фрол. – Теперь вот хоть из-за Эммочки на меня дуться не будешь!

– Больно надо еще дуться на таких вот ащеулов, – буркнул Лютень, и обернувшись к Рине, важно и как-то так манерно кивнул: – Пошли, Риночка, нечего нам тут с такими вот баламошками разговаривать.

Девушка, как видно, его поняла и засеменила вслед.

– Вот дела! – почесал рыжие кудри Фрол. – Лютик невесту себе в походе нашел! Эммочке расскажу, ну не поверит ведь!

* * *

Андреевских спасли хорошая ратная броня и высокая воинская выучка. Ранение получили около дюжины воинов, но увечных или убитых среди них не было. На большой поляне у догорающего села лежало около сотни погибших и тяжело раненных врагов. Был среди них и их предводитель, пробитый сразу тремя самострельными болтами.

– Черемисы, – оглядев его и еще несколько трупов, вынес свое заключение Савватей. – Лесной народ, отчаянный. Нападают на купеческие караваны да на соседей своих время от времени набегают. Раньше их восточные рода вроде бы как под булгарами были. Дань им пушниной выплачивали. Но ты ведь помнишь, Варун Фотич, нам Бикташ давеча рассказывал, что усобица у них там между собой многолетняя идет. И они даже на них теперича вот тоже нередко теперь нападают. Хлеб-то растить некогда, проще же за ним к соседу с копьем или мечом сходить.

– Даа, ладно, мы их на бронную свою стенку хорошо приняли. В прямом ратном бою-то они весьма слабы. А вот если бы ночью такой вот оравой к нам полезли? – покачал головой Фотич. – И чаво бы с нами тогда было?

– Худо было бы! – согласился Савва. – Да и теперь нам здесь опасно у этого вот пепелища оставаться. Вернутся, обиженные, обратно с большой подмогой, и чего им наши полторы сотни? Так только, на один ночной и хороший рывок.

Варун посмотрел на солнце, его диск уже касался кромки леса. Еще немного, и на этой поляне станет совсем темно.

– Грузимся на суда! Все ратное железо с поля – с собой. Палки только в ладьи не берите! – И он отпихнул ногою черемисское копье.

В густых сумерках пять русских ладей отошли от причала и спустились до острова на излучине.

– Здесь пока будем стоять! Крепите ладьи в затоне, – распорядился старшина отряда. – И охрану хорошую везде ставьте. Тут до берега, по прямой, меньше версты будет. Черемисам на их долбленках сюда перемахнуть, что раз плюнуть! Будем, сторожась, здесь новгородцев ждать, чай уж не заставят себя они долго ждать. Всем ведь поспешать домой надо.

Двое суток ожидания прошли спокойно. Остров был большой и поросший крепким лесом. Пищи с собой было в достатке. Желающие к тому же еще и ловили рыбу, а потом варили на костре тройную уху. Ночами оберегались сильной сторожей, оглядывали и слушали реку. Вокруг было тихо и спокойно. Один раз только заметили на противоположном берегу человека, но и он, неосторожно выйдя из-за дерева, тут же скрылся из глаз.

– Не нравится мне это все! – проворчал Савва. – Берегутся слишком лесовики, скрываются шибко. Как будто и нет их тут рядышком. А уж я-то чую на себе чужой, злой глаз.

* * *

– Рина? Ну ладно, коли она тебе, Лютень, так послышалась, то пусть и будет теперича Рина, – усмехнулся Савва, подкидывая в костер полешки. – Дедом у нее был сам староста Бикташ, а отец из воинского сословия, так что не из простых тебе эта девка досталась, паря.

– Дык чаво досталась-то, чего я ее, в полон, что ли, взял?! – вскинулся было пластун и громко ойкнул.

Девушка, наматывающая тугую повязку на его теле, что-то быстро залопотала на своем языке.

– Тихо сиди, дурень! Это она так тебе по булгарски говорит! – улыбнулся Савва. – А то ребра плохо срастутся, будешь потом кривым ходить. И кому такой кособокий жених станет нужен?

Сидящие вокруг костра пластуны засмеялись, а Лютень густо покраснел.

– Так-то все правильно девка делает. Так же, как и у нас, в усадьбе, когда лекарскому искусству учили, – пробормотал сидящий на корточках пластунский лекарь Емеля. – Тока вот мазь у нее какая-то шибко вонючая, и где только она успела нужных травок для нее нарвать?

Савва задал этот вопрос булгарке, а она, затягивая узелок на тугой повязке, пояснила через толмача: – Мама была искусной травницей, лечила она людей из многих селений. К ней даже черемисы за помощью приходили. – И она, отвернувшись, закрыла лицо ладошками.