Тёмное время

– В городе все так же неспокойно, – делился новостями с Варуном Путята. – Народ недоволен нынешней властью, все признают, что при князе Ярославле было гораздо лучше. Все усугубляется лихолетьем и постигшим северные земли страшным голодом. Немного выручил прошлогодний завоз зерна из Булгарии, но надолго его не хватило. И опять же, все понимают, что заслуги властей в этом завозе никакой нет, а что здесь подсуетилась старшина левой Софийской стороны, подготовившая своих людей, товары для торга и суда для такого дальнего похода. На них в обиде правая Славенская сторона, кому менее всех перепало от того продовольствия. Все между собой ссорятся и пускают друг дружке в постоянных междоусобицах кровь, а сильной центральной власти князя, как это когда-то было, нынче уж нет. Ибо молодой княжич Ростислав годами мал, воинской силы не имеет да и идет на поводу своих ближних бояр, заботящихся только лишь о себе и о своих людях.

– В общем, все, как и обычно, – подвел итог всему рассказу Варун. – С чего начинали два года назад, к тому и вернулись. Поорали, побузотерили, пограбили, вольницы нахлебались до смерти, а лучше-то с того и не стало! И как дальше жить, никому теперь не ведомо.

– Ну да, – вздохнул Путята. – Так и есть. Треть города уже совсем выгорела. Из коренного населения едва ли половина уцелела, а все остальные – это переселенцы с лесных пятин из тех, кто сюда с голодухи подался. Все ремесла брошены, работы нет, товара для торга тоже не осталось. Все очень плохо, Фотич! Ладно хоть враги открыто и рьяно не лезут, не то не выстояли бы мы сейчас супротив них. Силы нет больше в Господине Великом Новгороде. Хоть приходи да вот так вот голым и безоружным его забирай.

– Но, но! Строков! Ты это мне тут брось плакаться! – нахмурился Варун. – Устал ты, видно, здесь вконец, коли уже руки свои опускаешь! Есть сила на Северной Руси, не прогнулась она перед лютой бедой! И враг внешний тоже у нас есть, только боится он пока сюда лезть, ибо кровавые сопли свои еще не обтер на окраинах. Только месяц назад мы рижскому войску, ливам и меченосцам под Нарвой по сусалам хорошо эдак надавали. Еле-еле половина его к себе смогла сбежать, а сколько еще их по дороге лесные эсты приземлили. И с вирумцами дерптцев мы разбили под городищем у наших союзников. Не все так плохо, Селянович, немного нам осталось уже потерпеть. Может, ты в поместье с нами пойдешь? Там немного развеешься, душой отойдешь вот от этой всей маеты?

– Нет, Фотич, и рад бы я, да как все здесь оставить? – покачал головой Путята. – Мы и так тут, на Рюриковом городище, еле-еле держимся. Уйду я со своими людьми, а ну как опять лиходеи с городских концов полезут? Да и от Внезда Водовика и Бориса Негочевича всякой пакости можно ожидать, мы же как кость в горле здесь у них. Не могут они нас под себя подмять, сил у них пока не хватает. Повременю я, потерплю здесь. Опять же караван хлебный в Булгарию мы снарядили и снова тем же путем его отправили. Из поместья к нему пять ладей тоже, кстати, присоединились. А другой, поменьше, через Задвинские, Ламские волоки к Киеву, на Днепр ушел. Сколько могли, мы товара для обмена все же набрали. Вот придет, глаз да глаз за всем нужен будет, чтобы суда не разбили и с таким трудом добытое продовольствие с умом и надолго распределили здесь.

– Ну, смотри сам, тебе здесь виднее, – согласился с другом Варун. – Держись, Селянович, если здесь совсем туго станет, ты к нам уходи, а уж мы у себя-то прикроем!

– Ладно, меня так просто не возьмешь, ты же знаешь, – усмехнулся здоровенный купец. – Забыл, как я тебя на кулачках в молодых дружинных делал?

– Ой-ой-ой, распетушился-то как! – передразнил его Варун. – Да когда это было? У тебя пузо сейчас, купчина, как у ближнего княжьего боярина. Неповоротливый стал, как дядька Ярило, что меды ставил у Удатного. Помнишь? А мы с его подвалов тихонько их корчагами в свою гридницу таскали!

– Это я-то неповоротливый? – врыкнул медведем Путята. – А ну-ка иди сюда, вошь ты мелкая! – И он, дурашливо засопев, потянулся руками к ветерану-пластуну.

* * *

Караван со сменившейся крепостной ратью подходил по Ямнице к поместной пристани. На берегу его уже ждали. Махали платками бабы, гомонила ребятня, переклинивались молодые. Воины постарше стояли на палубах судов степенно, подкручивали усы и теребили отросшую за время плаванья бородку. И только по их крепко сжатым рукам да по сопенью можно было понять, как им сильно хочется уже быть там, на этом берегу, среди своих родных и близких. Молодые вели себя более непринужденно, кричали здравницы и отпускали в адрес друг друга веселые и колкие шутки. Целый год эти воины не были дома, неся службу на западных рубежах среди дождей, ветров, снега и холода. А те, кто с Нарвы, и вовсе прошли через осаду и кровавую битву. И вот теперь все, еще совсем немного, и они будут уже у себя дома. Впереди у них долгий отдых и служба в бригаде.