Тёмный

«Странно, — думал он, — какая тишина… и не разрывается телефон, не звонят многочисленные родственники…» Но это и к лучшему. Он не чувствовал в себе никаких сил объяснять ситуацию, кого-то успокаивать. Да и бог с этим Константином — они не были близки, так что и расспросы наверняка будут краткими. Но вот говорить о Марине… Лучше отключить телефон. Словно кто-то опечатал, повесил ангарный замок, закрыл, заколотил досками громадный участок души, в котором еще теплилась любовь и воспоминания — все, что связано с женой.

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

Ахматовские строчки одна за другой всплывали в памяти. Герман никогда раньше не испытывал особенного трепета перед поэзией. Все эти рифмованные строфы мало задевали его. Но теперь он, кажется, начал понимать всю боль таких простых слов. Удивительно, ведь он никогда не заучивал стихи, а из школьной программы уже с трудом мог вспомнить некогда зазубренное до оскомины «Бородино». Так откуда же?

Но ему, как и в этих строчках, очень хотелось убить память. И Герман ощущал почти физически, как каменеет душа, как запирается в дальнем ее углу прошлое, теплое. Он убивал в себе привязанность к Марине, он вычеркивал ее из жизни. И даже думать не желал над тем, как она оказалась в одной постели с собственным дядей. Как она — мягкая, открытая девушка — могла так лгать? Нет! Больше ни одной мысли о ней, ни одного воспоминания, ни одного слова!

Слоняясь туда-сюда по квартире, Герман не знал, куда себя деть. Собраться с мыслями не удавалось. Надо бы приготовить что-нибудь съестного, но аппетита совсем нет. От телевизора тошно. Сесть за работу… Но кому это теперь нужно? Его отстранили, словно опасного преступника. Словно вмиг, за один день, превратился он из уважаемого всеми преподавателя в монстра. Ни студентам, ни университету, которому он отдал столько лет своей жизни, Темный Герман Петрович не нужен — выбросили, избавились, как от прокаженного.

Герман и сам не знал, для чего, но решил все-таки проверить почту. Со всеми этими событиями он уже и позабыл, когда в последний раз подходил к ноутбуку. Пальцы сами на автомате набили пароль, и на экране вывалилась целая лента непрочитанных писем.

Быстро кликая мышкой напротив разноперых сообщений с зазывными темами об эффективных методах похудения, волшебных ягодах Годжи и сверхприбыльном заработке в Интернете, Герман наткнулся на знакомого отправителя. Ладошки похолодели, испарина покрыла лоб. Минуту Герман смотрел на имя — «Олег Мартынов», не шевелясь, не моргая. Несколько раз Герман прочитал по слогам в столбике «От кого» пугающее имя. Ошибки быть не могло. Действительно в папке «Входящие» висело непрочитанное письмо от Олега. Потом, когда первое потрясение немного поутихло, Герман додумался посмотреть на дату отправления — как раз день рокового события. Видимо, Олег написал, а потом решил свести счеты с жизнью. А Герман так был занят своими семейными неурядицами, что обнаружил послание только сейчас…

Что же там может быть? Вдруг мольба о помощи? Невыносимая тоска одолела Германа — чувство вины, неисправимой и неизгладимой ошибки навалилось, словно аркан накинули на шею. Одно пропущенное сообщение — и смерть. Может быть, прочитай Герман это письмо вовремя, не случилось бы то, что случилось? Одно пропущенное сообщение — и никогда уже не замолить этот грех.

Онемевшие пальцы не решались нажать на кнопку. Курсор мышки застыл на одной строчке и завис немой угрозой. Наконец в комнате раздался щелчок, и на экране раскрылось письмо.

Две короткие строчки, наспех набранные, но ничего более непонятного Герман в своей жизни не читал.

Он соскочил со стула, заходил по комнате кругами, просто машинально. Надо было что-то делать, и он ходил. Мыслей в голове, что пчелиный рой — ничего не разберешь, одно сплошное жужжание. Что означают эти слова? О чем пытался сказать Олег? Герман сжал голову руками, застыл на месте, и ему даже показалось, что из груди вырвался сдавленный стон.