Тёмный

«К тому же этот Темный — мямля какой-то, но упрямый, все никак не цепляется», — размышляла Светлана в притемненном зале кофейни. Ненавязчивая джазовая композиция окутывала посетителей пряным теплом. Парочка молодых и, видимо, влюбленных друг в друга людей развалилась на мягком диванчике по соседству. Они о чем-то весело шушукались. С черно-белых фото светился белозубой улыбкой Луи Армстронг. Только Светлану не поглощала всеобъемлющая кофейно-джазовая нега. «Надо разузнать, что там у него в университете. Может, денег ему побольше предложить? Сколько, интересно, Константин ему обещал?»

— Ваш чизкейк, — с вежливой улыбкой произнес официант и поставил тарелочку с аппетитным кусочком сырного пирога на стол.

— А латте когда будет? Я уже десять минут жду!

— Сейчас принесу, одну минутку.

Светлана недовольно цокнула язычком и десертной ложечкой отломила кусок пирога.

— Да он ледяной вообще! Вы что, из морозилки достали? — крикнула она, отодвигая от себя тарелку.

— Не может быть, он слегка охлажден, — ответил официант, — это же чизкейк, все по технологии.

— Я что, вру, по-вашему? Унесите. Если бы я хотела мороженое, то заказала бы!

Официант нехотя вернул тарелку на поднос. А Светлана бросила ему вдогонку:

— Штрудель тогда принесите. Он-то у вас хоть теплый, надеюсь?

В ожидании заказа Светлана достала ежедневник и посмотрела записи на ближайшую неделю. «Так… среда занята, еще в банк надо смотаться, а в четверг бухгалтерша приходит, надо ее проконтролировать, а то снова кучу не учтет всего. Так-так, ага, в пятницу вот есть окошко — можно записаться на маникюр». Она быстрым движением достала мобильник и тут же набрала номер: «Алло! Катя? Мне Катю, пожалуйста. Катя? Это Светлана, запиши меня на пятницу, часика на три. Маникюр, да… С покрытием, конечно. Да. Как нет? Только в восемь? Нет, ну это поздно. Передвинь кого-нибудь. Я никак не могу позже. Нет-нет, в субботу меня не устраивает! Да. В пятницу на три. Ну все, пока!»

С Константином она сотрудничала давно — хорошая зарплата, работа непыльная, интересная, каждый раз новый проект. Начинала как ассистент, доросла до финансового директора и практически стала партнером, только без вклада в капитал. Но даже не это главное. Было кое-что у Константина такое, чего больше ни у кого не найдешь. Нет, не харизма. Хотя и харизмы в нем было предостаточно. Но кое-что, позволявшее ему разглядеть выгоду в самых неожиданных местах, увидеть потенциал в самых обыкновенных людях. Правда, такие, как Светлана, на восхищение не способны. Единственной путеводной звездой для них могут быть они сами. И Светлана без тени сомнений считала, что стоит приложить немного усилий, и это «кое-что» будет в ее руках.

Вот только Герман отличался от всех потенциальных талантов, которых находил Константин. Почему-то именно его напористый Константин никак не мог привлечь к сотрудничеству. Именно его Константин уговаривал, ждал и постоянно твердил: «Когда Герман созреет, начнется реальная работа». Что значит «реальная работа», Светлана не понимала. Словно до этого они в игрушки играли. После встречи с Германом она почувствовала, что просто так упускать его нельзя. Совсем нельзя. И дело тут даже не в его волшебной квалификации…

Допив латте со сладким карамельным сиропом, Светлана поспешила в любимый магазинчик. К фантику нужно подойти со всей серьезностью и щепетильностью. Мишень сложная — голыми руками не взять. Может оказаться и так, что желаемая добыча не любит сладкое. Но и это не беда! Начинка-то бывает и горькой, и с перчинкой, а если сильно надо, то и с градусом повыше. Узнать предпочтения — не проблема. Вишня с коньяком? Пожалуйста! Абсент? Что ж, и абсент. Только разверни фантик…

15 глава

Певец тьмы

Весь день Герман слонялся по городу, находил любой предлог — лишь бы не идти домой. Ему казалось, что все тело пропиталось холодом, дорожной пылью и слилось с городским пейзажем. Он словно часть этих серых улиц, призрак, потерявший покой.

Город смотрел сквозь него черными глазами-окнами, за каждым из которых кто-то проживал свой день. Одна только мысль, что для кого-то время не остановилось и жизнь бьет ключом, удивляла Германа. Все люди для него превратились в пустые оболочки, они ходили на бутафорских ногах, садились в бутафорские автобусы и уезжали куда-то делать свои бутафорские, придуманные дела. Весь окружающий Германа мир словно оделся в бессмысленный наряд дизайнера-сюрреалиста.

Вернувшись в свою квартиру, он осматривал стены: «Тюрьма… это клетка, из которой я никуда не смогу убежать. Я возвращаюсь сюда, потому что мне некуда больше податься. Будто хожу по кругу… Свобода, только мнимая. Мы все обманываемся. Нет никакой свободы. Каждый из нас привязан к своему стойлу… Как безвольная скотина».

Герман упал на диван. Сухой ветошью, бревном, из которого ушла вся влага, выжатым до последней капли — в нем даже мысли обессилели. И только закрыть глаза — единственное, что он мог.